Он проглотил ее, и его голова упала. Я прикрыл его пледом и поправил бинт на плече. Система нейтрализаторов и передатчиков. Силовые кабели, непосредственно восстанавливающие кровеносную систему и нервные ткани.
Когда я кончил, он уже спал спокойным, здоровым сном. Дышал ровно, глубоко. Лихорадки уже не было.
Потом я занялся Энн. Не пытался говорить с ней. И не допустил бы этого, даже если бы она сама захотела. Она была измождена больше Торнса. Требовала более длительного лечения. Кто знает, насколько более длительного. Если же она помнила, как об этом спрашивал шеф экипажа «Гелиоса»...
Силовые и врачебные автоматы, подсоединенные к ее организму, работали без перерыва. Когда я подошел, она приподняла веки и обвела меня мутным взглядом. Но тут же вновь погрузилась в горячечную, беспокойную дремоту.
Я подумал о ее сестре. О ее несмелой, словно бы ребячьей улыбке. О правильных чертах ее лица и коротенькой юбочке. Лина... Она говорила, что Энн красивее ее. Словно только для того я и должен был повременить с акцией умиротворения, чтобы спасти красоту ее сестры.
Я пригляделся повнимательнее. Даже профессиональный портретист не смог бы сказать, было ли когда-нибудь это лицо молодым и привлекательным. Через шесть лет посмотрим. К тому времени она будет выглядеть так же, как раньше. Тогда я и скажу Лине, правда ли...
И неожиданно мне снова на ум пришел Устер. То, что я должен сделать. Сам. И ни у кого нет права мне помешать в этом. Ни у кого из них. А тем более ни у кого из моего экипажа. Из Корпуса.
В этот момент в рубке затрещал сигнал вызова. В несколько секунд я оказался перед пультом. В верхнем углу пульсировал красный огонек.
– Вижу огни кордона, – сказал Кросвиц. – Займись излучателем.
Я заблокировал автоматы. Можно было не торопиться. Я видел их на экране. Им предстояло еще добрых пятнадцать минут езды.
– Всех нашли? – спросил я.
– Восьмерых. Одного оставили возле базы.
– Кто?
– Арег. Повесили на трубке от собственного кислородного баллона.
Часом позже стекло, которым была покрыта котловина, окруженная массивом гор, разгорелось пронзительным пурпуром. Краски на экранах менялись с калейдоскопической быстротой. Из дюз вырвались ослепительные облака, а потом всю округу прошила сверкающая вспышка, словно над кораблем на секунду взошло солнце. Дно чаши, опоясывающие его стены старого кратера, неожиданно выкроенные из черноты вертикальные, нависающие отроги пятитысячников, все это потонуло в свете дня. Голубоватые огоньки кордона давно уже растворились в огне, словно капли в океане. Башенки, сдутые дуновением аннигиляции, перестали существовать. В солнечную, золотую белизну хлынула волна раскаленного фиолета. Под кормой понемногу расширялась светящаяся пучина. Грохот, отразившись от каменных стен, вернулся и оглушил людей, спокойно наблюдающих за экранами и показаниями приборов.
Одновременно – в четырехстах километрах далее к северу – три могучие сигары выполнили идентичный маневр. После них остались лужи раскаленного, медленно застывающего стеклистыми пузырями пепла.
Люди покидали второй спутник третьей планеты Альфы.
Немного недоставало, чтобы они остались здесь навсегда. Теперь они спали в гибернаторах, чтобы проснуться полными сил, после года полета к дому. Только двое из спасенных оставались в кабинах, наедине со своими мыслями и переживаниями. Что же касается остальных, следящих за автоматами... Тут другое. В них вдолбили, что там, где в игру входит действие, там чувства – не в счет. И с детства, и даже до их появления на свет, им было предназначено только одно. Действовать.
Кто-то постучал в дверь.
Мы как раз входили в шестнадцатый виток над Девятой, одной из пограничных планет солнечной системы Альфы, последней, на которой наш фотогеологический зонд обнаружил наличие редкоземельных элементов. В течение двух ближайших часов «Гелиос» и «Проксима», совершившие там посадку для пополнения запасов топлива, должны были встретиться с нами на орбите.
– Входите, – бросил я, не отрывая глаз от пульта.
Вошел Кросвиц. Какое-то время попереминался на пороге, потом прошел через кабину и остановился у меня за спиной.
– Подожди минутку, – буркнул я, не поворачиваясь. – Уже кончаю.
Я был на последней формуле. Проработал без перерыва одиннадцать часов. Теперь только проверял результаты. Траектории полета, ускорения и коридоры я знал уже чуть ли не на память.
Автомат отозвался тихим, прерывистым сигналом, выбросил на экран расчет последнего варианта и умолк. С минуту я вглядывался в запись. Сильная, гармоничная формула. Как завершающий аккорд симфонии. Одна из тех, за которую любой средневековый математик продал бы душу дьяволу.
Я выключил компьютер и повернулся вместе с креслом.
– Летишь на Третью, – подтвердил, скорее чем спросил Кросвиц.
– Кто тебе сказал?
– Торнс. Несколько минут назад...
Он замолчал. Подождал немного, потом спросил:
– Лечу. А в чем дело?
– За Устером?
– Скажем, за Устером. Ты имеешь что-нибудь против? – Я сам удивился, сколько раздражения прозвучало в моем голосе.
Он покачал головой.
– А что будет с нами?
– Ничего, – бросил я. – Подождете тут, на орбите, двадцать дней. И ни минуты дольше. Если я до того времени не вернусь, возьмете курс на базу.
Он подошел на шаг. Возвышался теперь прямо надо мной, так, что для того, чтобы заглянуть ему в глаза, мне пришлось задрать голову.
– Садись, – предложил я.
Он не шевельнулся. Замолчал так надолго, что мне это начало надоедать. Наконец заявил:
– Полечу с тобой.
– Нет.
Он кивнул головой, словно на это и надеялся. Отвернулся, сделал несколько шагов, потом опять остановился и уперся в меня взглядом. Он не был рассержен. Скорее – без остатка поглощен какой-то мыслью.
– Я там был, – спокойно произнес он. – Шесть лет. Получил задание. Его не выполнил. Был вместе с Устером. Если у кого и есть право...
– Я тоже получил задание, – перебил я его. – И до сих пор все у меня шло не худшим образом.
Он принял это без возражений. Я знал, о чем он говорит. Но мы оба имели собственные счеты. А кроме того, в конце концов начальником здесь был я.
Самая главная цель экспедиции была выполнена. Безотносительно к тому, удастся ли мне отыскать Устера или нет. По одному-единственному парню из Корпуса никто не станет плакать до смерти. Так уж принято.
Оставалось еще сделать только одно: втолковать обитателям третьей планеты Альфы, что с людьми следует обращаться вежливо. Можно их не любить. Но тогда их необходимо бояться.
