Никогда прежде он не видел Хозяина, но, раз глянув, сразу убедился, что это именно он и есть. Если птицу узнают по полету, льва по когтям, то посланца иного мира — по диковинной смеси несуразности и высшей гармонии.
Как описать свои впечатления человеку, впервые в жизни узревшему морского ежа, голотурию, студенистого оболочника, бокоплава? Невольно начинаешь сбиваться на какие-то привычные аналогии, но они не могут дать никакого представления о том, что по самой своей природе абсолютно чуждо родной для тебя среде обитания.
Первое, что бросалось в глаза при виде Хозяина, это полное отсутствие каких-либо конечностей. Больше всего он походил на зыбкую бесформенную массу, составленную из множества мельчайших деталей, весьма разнившихся между собой. Так могло выглядеть пасхальное яйцо, расписанное гениальным сумасшедшим.
В этой странной палитре крошки янтаря соседствовали с семечками подсолнуха, рыбьими икринками, цветочными лепестками, слюдяными чешуйками, алмазной пылью, иглами кактуса, золотым песком, бисеринками, перышками, угольками, жемчужинами и ещё многим таким, что совершенно не поддавалось узнаванию.
Однако сейчас всё это былое великолепие смотрелось предельно жалко, словно королевская мантия, растоптанная сапожищами взбунтовавшихся хамов. Хозяин был мертв или умирал. В пользу первой версии свидетельствовала его полная неподвижность, в пользу второй — слабое сияние, сгустки которого как бы витали в воздухе.
Присутствовал здесь и некий иной нематериальный фактор, томивший душу и заставлявший сжиматься сердце. Недаром ведь так испугался Годзя, чья примитивная нервная система была защищена от внешних воздействий в гораздо меньшей степени, чем у людей.
Вскоре появился заспанный Млех, а за ним и Дряк, опухший после ночной попойки. Темняку сразу полегчало, хотя беспричинная тревога продолжала снедать его.
— Ну и ну! — только и сумел выговорить Дряк, разглядевший Хозяина.
Млех оказался куда более разговорчивым.
— Надо бы Свечей позвать, — предложил он. — Свечи в таких делах побольше нашего понимают.
— Никого не будем звать, — возразил Темняк. — Сами разберёмся… И вообще, чем меньше людей будет знать об этом происшествии, тем лучше.
— Ишь чего захотел! — ухмыльнулся Дряк. — Бадюг уже успел оповестить всех, кого только смог.
— Вот стервец! — Темняка передернуло. — Ну, я ему покажу… А как Хозяин вообще мог оказаться здесь?
— Его сверху сбросили, — сказал Млех, морщась, словно от зубной боли.
— Кто?
— Свои же.
— Почему ты так решил?
— Были уже подобные случаи прежде. У них там, видно, тоже не всё между собой гладко. Провинился в чём-то, вот его и спихнули.
— Расправились, короче говоря, — кивнул Дряк.
— Что же в таких случаях положено делать?
— Да ничего. Пусть себе подыхает… Правда, есть у нас любители позабавиться. Не каждому ведь довелось своими руками Хозяина прикончить.
— И он даже сопротивляться не будет?
— Брось тебя искалеченного и голого в яму с клопами, ты тоже не очень-то посопротивляешься.
— Ужас какой. Даже и не знаю, как быть, — Темняк вновь занялся своей переносицей, словно хотел перепилить её ребром ладони. — Попробуйте-ка подойти к нему. Только осторожно. Посмотрим, что получится.
Млех сразу заявил, что в ближайшее время собирается обзавестись ребеночком, а близкое общение с Хозяином по всем приметам этому не способствует. Зато Дряк лишь беспечно махнул рукой.
— Где наша не пропадала!
Однако не успел ещё Дряк приблизиться к неподвижному телу вплотную, как загадочное сияние полыхнуло костром. Староста Сторожей отскочил как ужаленный.
— Кусается! — сообщил он, почесываясь, словно после массированной атаки клопов. — Сейчас я ему зубы пересчитаю… Знать бы только, где они.
— Отойди! — прикрикнул на него Темняк. — Падших добивать — не велика честь. Я сам попробую им заняться.
— И с тобой то же самое будет, — посулил Дряк. — Вооружился бы на всякий случай.
— Обязательно. Но только на этот раз моим оружием будет доброта. И не надо лыбиться…
Он подошел к Хозяину и присел возле него — не слишком близко, но и не слишком далеко, как возле больной бродячей собаки, поведение которой нельзя предсказать заранее. Бедняга не подавал никаких признаков жизни, хотя тусклые всполохи по-прежнему пробегали по его телу.
— Досталось тебе, — сочувственно произнес Темняк. — Случалось и мне не единожды падать, но, правда, не с такой высоты. Впрочем, мусор мягкий, об него насмерть не убьёшься. Просто пух, а не мусор.
В мерцании фиолетовых и красных огоньков не было никакой системы, но оно завораживало, словно тихое пламя догорающего костра, в котором иногда на краткий миг материализуются наши самые сокровенные желания.
— Если ты живой, то как-нибудь дай об этом знать, — попросил Темняк. — Можешь, конечно, продолжать колоться и огрызаться, но это мало что значит. Мертвый ёжик тоже колется. Хотя ты, наверное, про ёжиков ничего не знаешь.
Страха Темняк не испытывал, но ощущал себя так, словно собирался разрыдаться. Приступы слезливой сентиментальности иногда случались с ним по пьянке, особенно когда вспоминались нелепо погибшие друзья, но сейчас никакого повода для этого вроде бы не имелось — по Тюхе он уже давно отстрадал.
Поборов себя, Темняк продолжал:
— Если ты живой, мы тебя лечить будем. Я хороших ребят позову, Бальзамов. Они от ста недугов средства знают. А может так случиться, что про тебя родные вспомнят. Явятся со своих высот и заберут к себе. Это вообще распрекрасно будет.
Он осторожно, словно боясь обжечься, положил руку на тело Хозяина, которое оказалось холодным, сырым, шершавым и на ощупь скорее напоминало грубую кирзу, чем живую плоть. Загадочное сияние ничем на это не отреагировало, а главное, не оказало на Темняка никакого физического воздействия, как это было в случае с Дряком.
— Вот и хорошо, — сказал он, поглаживая кожу (а может, и одежду) Хозяина. — Вот и ладненько… Только нечего тебе здесь валяться. Сейчас мы тебя в человеческое жилье перенесем. Обогреем. Попробуем накормить. А в случае чего и умирать под крышей лучше, чем на куче вонючего мусора. Договорились?
Отослав скомпрометировавшего себя Дряка и самоустранившегося Млеха — пусть досыпают, пусть похмеляются — Темняк приказал нескольким Сторожам сделать носилки, используя для этого “хозяйские костыли” и собственную одежду.
Однако взвалить на них Хозяина оказалось не так-то и просто. Это было примерно тоже самое, что руками черпать студень. Тело, такое плотное с виду, на деле оказалось необычайно податливым, тягучим, пластичным. При известном усилии его можно было слепить в шар или раскатать в тончайшую лепешку. Оставалось только догадываться, является это признаком жизни либо, наоборот, симптомом посмертного расслабления.
