Смешно сказать, но в качестве ответа светящийся столб изобразил Зурку, крепко почивающую в постели, причем нагишом.
Девушка поперхнулась, но все же пояснила:
— Сразу у них не получится. На подготовку уйдет вся ночь… Вот, оказывается, какие у тебя в голове мыслишки засели!
— А что такого! — ничуть не смутился Темняк. — Очень даже утешительное зрелище… Если только им не злоупотреблять… А теперь давай подумаем вместе.
— О чем?
— О многом. О том, как дать Хозяевам понять, что тушить дневной свет сегодня не следует. И со сбросом мусора тоже нужно повременить. А ещё я хочу, чтобы вместе со всеми отпустили ещё и каторжан.
Ночь действительно не наступила, но в пору, примерно соответствующему рассвету, с уличного дна потянуло дымом.
Внизу что-то горело. Неужели это была месть Хозяев за покушение на сад любви?
Темняк, выразительно помахивая “кочергой”, подошел к первому попавшемуся дереву, но Стервоза сразу прибегла к помощи светового столба, не угасавшего уже который час подряд.
На сей раз он выдал довольно странную картинку, невесть как извлеченную из памяти Темняка — какой-то человек, не то охотник, не то партизан, не то бродяга, греется у костра. Дескать, пожар — дело рук человеческих.
Спустя какое-то время Стервоза дала понять, что приглашает Темняка прогуляться к краю городской крыши, находившемуся на изрядном удалении отсюда. Однако тот решил не рисковать и послал вместо себя Зурку.
У девушки, вернувшейся через пару часов, слов было столько, что они просто застревали в горле.
— Люди уходят! Много людей. Даже страшно смотреть, — только и смогла выдавить она.
— Ладно, я сам посмотрю, — сказал Темняк. — Держи мое оружие. Если не вернусь, жги всё подряд… А впрочем, не надо. Живите, как жили прежде. Хочется верить, что Хозяева простят вас.
Край крыши, обрывавшийся в пустоту внешнего мира, не имел никаких перил, да вдобавок ветер вел себя здесь как коварный разбойник — то не подавал и малейших признаков своего существования, а то набрасывался вдруг, стараясь сбросить вниз.
Не надо было обладать орлиным взором, чтобы убедиться — люди действительно покидают Острог. Правда, уходить далеко они не рисковали, предпочитая оставаться поблизости от стен.
Однако работяг среди беженцев не наблюдалось, и Темняк уже собрался было назад, чтобы напомнить о своих требованиях Стервозе, но тут прямо на его глазах стали происходить форменные чудеса.
Стены Острога, досель казавшиеся неприступными монолитами, стали расходиться по невидимым прежде швам и выворачиваться наружу, ложась на землю, словно сходни какого-то грандиозного Ноева ковчега.
Это был не просто город, а город-машина, город-трансформер, способный в зависимости от обстоятельств менять свой облик. Он был неуязвим для любых врагов… за исключением разве что тех, которые таились в щелях его стен и в мусоре его улиц. Внутренний враг — самый страшный из всех возможных.
Дождавшись, когда из чрева Острога покажутся первые толпы каторжан, Темняк вернулся к Зурке, уже успевшей пустить слезу.
— Нам ещё долго оставаться здесь? — спросила она.
— Думаю, что нет. Но уйдем мы самими последними, — ответил он. — При любом отступлении кто-то обязательно должен прикрывать тылы…
Однако в конечном итоге Темняк и Зурка оказались не последними, кто покинул город. Вслед за ними на скудную каменистую почву внешнего мира ступил Годзя, понукаемый Стервозой.
— Почему она увязалась за нами? — поинтересовался Темняк у своей спутницы.
— В Остроге ей житья все равно не будет, — сочувственно вздохнула Зурка. — Да и самой Стервозе здесь осточертело. Не забывай, что все Хозяева по натуре себялюбцы.
— А что же она будет есть? Мы для неё кормушку не захватили.
— Ты за неё не беспокойся. Хозяева могут всё есть, но сначала должны обработать пищу соками своего тела. Это, конечно, не так вкусно да и времени занимает побольше.
— Ну а вдруг её опять охватит страсть?
— Страсть не голод, можно и стерпеть… Если говорить серьёзно, то вдали от Родительских деревьев Хозяева утрачивают всякое влечение к противоположному полу. Зачем лишние хлопоты, если смысла в них нет?
— Очень разумно! — похвалил Темняк. — Тут уж природа угодила в самую точку.
В чистом поле их дожидался Бадюг, хмурый, как всегда. Он попытался пощекотать Годзе нос, но тот, не узнав своего бывшего приятеля, так щелкнул клыками, что у многих неробких людей мороз по коже прошел.
— Вот тебе и вся благодарность! — посетовал Бадюг. — А ведь в свое время горы дерьма за ним убрал!
— Теперь этим делом есть кому заняться, — сказал Темняк, косясь на Стервозу. — Что там у вас сегодня горело?
— Мусор, — равнодушно сообщил Бадюг.
— А кто его зажёг?
— Кабы я знал, — пожал плечами Бадюг. — Ты ведь сам сказал недавно, что мусор должен загореться. Угадал, значит… Многим это помогло побыстрее собраться. А за остальное не беспокойся. Сгорела одна только улица Воров. Самая никчемная в Остроге.
— Как же ты догадался, что пора собираться в дорогу?
— Ну ничего себе! Ночь не наступает, мусор не сбрасывают. Тут и дурак догадается.
Последние слова прощания Темняк услышал от Свиста Свечи, своего былого товарища по Бойлу, а ныне убежденного беспредельщика.
— Добился-таки своего, — сказал он так, словно уже заранее хоронил острожан.
— Как видишь, — произнес в ответ Темняк. — Ты с нами?
— Нет, остаюсь. Нам не по пути.
— Тогда прощай. Желаю удачи.
— И тебе того же… Полагаешь, ты сделал доброе дело?
— Время покажет.
— Вот именно. Но за этот показ придется заплатить тысячами человеческих жизней. Причем невинных.
— Никогда не встречал в этом мире невинных людей. А что касается цены, то никому не дано жить вечно… Но я всё же поторгуюсь и с временем, и с судьбою.
Ничего в ответ не сказав, Свист Свеча повернулся и отправился назад, к всё ещё раскрытым городским стенам.
Темняк не стал провожать его взглядом. Он смотрел сейчас совсем в другую сторону — туда, где Ледяные горы сходились с Мертвой рекой, оставляя узкий проход. Пройти по нему смогут далеко не все…
