Но прошумел дождь, схлынула вода, оставив в ловушках измученных кижучей. И хоть кто-то из них успел скатиться в нерестовую реку, но многие остались в ямах. И остались бы они там — покорные и беспонятливые — на хриплую, каркающую радость воронья, на корм медведям. Остались бы, случись это в другое время, с другой рыбой. Но эта...
Властный закон нереста гнал ее к истокам реки, уже наступило время продолжения рода своего! И тут уж хоть как, хоть на брюхе ползком, обдирая до костей истерзанные плавники, хоть прыжком из ямы, чтобы потом долго биться на песке пересохшего русла, часто хлопая жаберными крышками, разевая пасть с остренькими зубками... хоть ползти по мелкой луже, падая время от времени на бок, чтобы хоть как-то смочить тепленькой водичкой пересыхающие жабры, но — ползти, ползти, ползти-и-и... Назад в реку, напичканную песком и всякой дрянью, но до-пол-зти!
А потом — одним отметать икру, другим — полить ее молоками, и — умереть. Ни одна из этих рыбин не выживет. Все уснут. И те, кто застрял в ручьях и не сможет отнереститься, и те, кто пробивается сейчас сквозь страшную, бурлящую воду к верховьям. Потом река смоет их тела.
Семен тихо вздохнул и занялся кижучем. Это был крупный самец весом килограммов на восемь, уже порядком избитый о камни. Когда-то красные перья плавников были сорваны, источены песком, ободрана шкура на брюхе. И белая полоска молок тянулась за ним, умирающим. Но мясо было еще красным, не лощавым. На жареху он годился.
— Нет, старик, не доползешь ты, — сказал ему Семен. — Ладно, там и без тебя обойдутся. На это дело мужиков всегда хватало.
Он поднял тяжелую рыбину и мордой вперед затолкал ее в неплотно завязанный рюкзак. Кижуч забился тяжелой пружиной и быстро затих. Красная рыба засыпает быстро.
Камчатка учит не удивляться. Как говорит Валерка: «Дают — бери, бей и беги». И Семен пошел по ручью. Пошел брать.
Второго кижуча он подобрал минут через пять. Это была уже самка с раздувшимся брюшком. Смятые бусинки икры — помятой и высохшей — прилипли к песку, и рыбина едва шевельнулась, когда Семен заталкивал ее в рюкзак.
«Подобрать штук пять, — просто и буднично подумал он. — Из головок уху сварганим, с хрящиками-то она самая вкусная... Если будут еще самочки, то можно будет икры присолить. «Пятиминутку». Жаль, соли у нас немного».
Соли в отряде было пол-ящика. «Экстра», мелкого помола. Такой можно икру солить: тузлук получается хороший, прозрачный, а для рыбы она не годилась — йодированная соль сжигала нежное лососевое мясо, и напластанные сочно-алые куски рыбы ржавели, словно старая селедка.
Еще пара кижучей стояла в яме, похожей на чашу, даже бортик из глины был. Семен подошел поближе, и они шарахнулись, взбивая клубами песок на дне. Черно-красные растопыренные плавники резали неподвижную воду, мощные хвосты поднимали брызги, и вода в луже закачалась, не в силах скрыть два живых тела...
Семен присел на корточки, на ощупь нашел папиросы, закурил. Ах, как хотелось жить этим кижучам! Хоте-е-лось... Взять их, что ли, за жабры и отнести до реки? Далековато. Да и зачем? Десятки, сотни других рыбин, что попали в западню, — кто их отнесет?
Один из кижучей вдруг, выскочил из лужи и мощно заработал хвостом, разгребая песок и глину. И, наверное, в его затуманенном рыбьем мозгу представлялось, что он летит сквозь холодное пространство воды, где-то там, в океане...
Семен встал, не зная еще, что сейчас сделает: столкнет рыбину назад или возьмет ее, но в этот миг кижуч трепыхнулся особенно сильно, разбил хвостом глиняный бортик, и тонкая струйка воды потекла в пересохшее русло ручья, и песок начал жадно впитывать ее. Рыба забилась совсем отчаянно, перемычка лопнула, вода пошла с журчанием, потом с клекотом, зашумела ровно, и через пять минут лужи не стало.
«Судьба», — подумал Семен, подобрал трепещущих кижучей и вытер рыбью слизь с ладоней о брезентовые штаны. Рюкзак теперь заметно оттягивал плечи, но литая, холодная тяжесть казалась все-таки нереальной: шел за куропатками, а тут — поди ж ты...
К палатке он выбрался минут через десять. Но и за это время рюкзак заметно наломал спину.
— О! Куропатки нынче большенькие пошли! — насмешливо сказал Витька, глядя, как Семен с усилием снимает рюкзак.
— Ага. И с зубами, — спокойно ответил тот. Из рюкзака торчала крупная рыбья голова с разинутой пастью.
— Крокодилы тоже летают, только низко-низко, — загадочно пробормотал Витька и начал помогать Семену укладывать рыбу на траве.
Подошел Сашка, на рыбу посмотрел с подчеркнутым равнодушием.
— Учись, Саня, — сказал ему Витек-Ноль-Девятый и не то улыбнулся, не то морду скорчил. — Наш начальник, не стреляя, кижучей подстрелил. И все — влет.
— Темните, мужики, — с обидой сказал Сашка. — Что я вас — закладывать побегу? Ну, поставили сетку, поймали на стол немного рыбы — чего темнить-то? Я хоть не спец в вашей камчатской рыбалке, но на Дону с бреднем ходил, мог бы и здесь помочь.
— С бреднем, — засмеялся устало Семен. — Вот именно — с бреднем. Бредни все это, Саша. Нет у меня сетки, не взял я в этот сезон. А рыбу в ручье насобирал.
— Ну да, конечно... Хохмачи. Остряки-самоучки.
— Сходи, посмотри. Прямо по моим следам и иди, там трава примятая, хорошо видно. Дойдешь до ручья, спускайся по нему к реке.
— И пойду! — вдруг засобирался Сашка. — Если я вашу сеточку найду, то уж, извините за беспокойство, попользуюсь. Я хочу литра три икры закатать, на материк увезти. А вы мне, за все ваши хохмы, поможете ее правильно посолить, чтобы икринка к икринке...
— Иди, ищи, — коротко сказал Семен. — У тебя с нервами все в порядке? От неожиданностей дурно не бывает? Сердчишко не пошаливает? Тогда иди, ищи.
Сашка подобрал рюкзак, раскатал сапоги и скрылся в кустах.
— Много ее там? — спросил Виктор.
— Много, Витек... — Уходить надо скорее отсюда, — задумчиво сказал Семен и глянул на Надюху. Она стояла немного испуганная, прислушивалась к разговору. И он добавил, продолжая глядеть ей в глаза. — Уходить. От греха подальше.
— Ты думаешь, медведя много соберется на запах?
— Не только, Витя. Своих дураков хватает.
Надежда, молчавшая все это время, набрала воздуху и отчаянно сказала:
— А я не люблю икру! У нас дома каждый день икра в холодильнике стояла, а я не ела. Даже портилась икра...
— У тебя папа начальник, что ли? — грубовато спросил Семен.
— Нет, мы с мамой вдвоем жили.
— А мама в торговле работает?
— При чем здесь торговля? Она библиотекарь.
— А где тогда икру брали?
— Как где? — растерялась Надюха. — В магазине...
— С тобой все ясно, воробей, — сказал Семен и положил ей на плечи тяжелые ладони. — Ты зря ее не ела. Она ничего, можно есть. Я попробую тебя научить это делать, правда это будет не слишком часто.
