В гостиную Видер вернулся весьма недовольным и сердито сказал Лоре:
– Они там с ума все посходили! Как можно просить ученого о таких вещах?! Им дай палец – всю руку откусят. Нет, зря я согласился с этими болванами сотрудничать!
Лора, ничего не ответив, скрылась в глубине дома. Пока я раздумывал, кто так рассердил профессора, он принес еще одну бутылку вина. После того как мы распили и ее, он, словно позабыв о неприятном телефонном звонке, шутливо заявил, что настоящие мужчины пьют только виски. Немного погодя он принес откуда-то бутылку «Лагавулина» и миску со льдом. Когда бутылка наполовину опустела, он передумал и сказал, что начало прекрасной дружбы[8] лучше всего отметить водкой.
Я понял, что выпил слишком много, лишь когда встал с дивана, чтобы пойти в туалет – сдерживаться больше не было сил. Однако ноги меня не слушались, и я едва не растянулся на полу. От спиртного я обычно не отказывался, но прежде до такой степени не напивался. Видер смотрел на меня, как на забавного щенка.
В ванной я взглянул в зеркало над раковиной и, обнаружив, что на меня смотрят две знакомые физиономии, не удержался от смеха. В коридоре я вспомнил, что забыл вымыть руки, и снова направился в ванную, где едва не обварился горячей водой.
Лора, вернувшись, пристально посмотрела на нас и сварила кофе. Я украдкой поглядывал на профессора, пытаясь сообразить, сильно ли он опьянел, а он, как нарочно, выглядел трезвым, будто я пил в одиночестве. А когда выяснилось, что у меня заплетается язык, я вообще ощутил себя жертвой глупого розыгрыша. Я выкурил слишком много сигарет, грудь сдавило. По гостиной призраками кружили клубы дыма, хотя все окна были распахнуты.
Мы болтали еще около часа, но пили уже только кофе и воду, а потом Лора подала знак, что пора уходить. Видер проводил нас к машине, попрощался и еще раз повторил, что ждет меня в гости.
Лора вывела машину на Колониал-авеню, к ночи опустевшую.
– Ну и профессор! – сказал я. – Классный тип и выпить не дурак. Не, ну ты видела, сколько мы накатили? А он как стеклышко…
– Может, он таблетку какую заранее принял, – ответила Лора. – Обычно он столько не пьет. А ты не психолог, поэтому не сообразил, что он о тебе все выведал, а о себе ни слова не сказал.
– Он много чего о себе рассказал, – возразил я, мечтая, чтобы Лора остановила машину: очень хотелось проблеваться на обочине; голова кружилась, я насквозь пропах вином.
– Он тебе рассказал только общедоступные сведения, из тех, что на обложках пишут, – отрезала она. – А вот ты сообщил ему, что боишься змей и что тебя в четырехлетнем возрасте едва не изнасиловал сосед, а отец твой, узнав об этом, избил подонка до полусмерти. Это очень личная информация.
– Я ему все это рассказал? Когда? Не помню…
– Он любит в чужих головах ковыряться, исследовать их, будто дом осматривать. И это не просто профессиональный интерес, а какое-то патологическое любопытство. Сдерживать его он не умеет. Наверное, именно поэтому он согласился возглавить программу, кото…
Лора оборвала себя на полуслове.
Я не стал расспрашивать, что она скрывает, и открыл окно, чувствуя, как развеивается хмель. Бледный месяц сиял в небесах.
В ту ночь мы стали любовниками.
Это случилось просто, без долгих лицемерных разговоров о том, как бы, мол, не разрушить нашу дружбу. Лора завела машину в гараж, мы немного постояли во дворе, омытом золотистым светом уличного фонаря, молча выкурили по сигарете. Когда мы вошли в дом и я потянулся к выключателю в гостиной, Лора взяла меня за руку и увела в спальню.
Весь следующий день, воскресенье, мы не покидали спальни, но почти не разговаривали, открывая друг друга в любовных ласках. Вечером мы пошли в кафе на Линкольн-стрит, где съели по сэндвичу, а потом дотемна гуляли в парке. Я и прежде говорил Лоре, что хочу найти работу, и теперь упомянул об этом снова. Она сразу же предложила поработать с Видером – ему требовался помощник, чтобы навести порядок в библиотеке, о которой я слышал предыдущим вечером, но пока не видел.
– Думаешь, он меня возьмет? – удивился я.
– Я уже с ним об этом говорила, поэтому он и захотел с тобой встретиться. Разумеется, как настоящие мужчины, это вы с ним обсудить не успели. По-моему, ты ему понравился, так что вряд ли он откажет.
Я пока не понимал, нравился ли профессор мне самому, но ответил:
– Что ж, тогда ладно.
Она поцеловала меня. На левой ключице, над самой грудью, темнела крупная родинка размером с четвертак. В тот день я изучил все отметины на загорелой коже Лоры, словно бы хотел запомнить их на всю жизнь. Лорины лодыжки были необычайно стройны, а пальцы на ногах длинные – она называла их «баскетболистами».
В те дни любовные связи заводили с быстротой обслуживания в закусочных, так что я не был исключением из правил. Невинность я утратил в пятнадцать лет в спальне, украшенной постером с изображением Майкла Джексона. Моей партнершей стала некая Джоэль, на два года меня старше, – она жила через две улицы, на Фултон-стрит. В последующие годы случайных связей у меня было много, а пару раз я даже воображал, что влюбился.
Однако в тот вечер я понял свою ошибку. Да, я и прежде чувствовал влечение, страсть или привязанность, но с Лорой все было иначе – я хотел быть рядом с ней ежеминутно, ежесекундно. Наверное, уже тогда я смутно осознавал, что наша связь будет недолгой, и потому торопился запомнить как можно больше, чтобы хватило на целую жизнь.
В следующие выходные я начал разбирать Видерову библиотеку. В профессорский особняк я приехал автобусом, от остановки у церкви Троицы. Мы посидели на скамье у озера, выпили пива, и профессор объяснил, что нужно сделать с несколькими тысячами книг в его библиотеке.
Я купил компьютер и установил его в комнате без окон на втором этаже, где по стенам тянулись ряды деревянных полок. Видер хотел, чтобы я создал систематизированную классификацию книг, по которой, пользуясь поисковиком, можно было бы найти любую книгу на полке. Следовало ввести в компьютер все данные – названия, авторов, издателей, библиографические сведения Библиотеки Конгресса США и тому подобное, – а затем расставить книги по категориям. По нашим подсчетам, на это занятие потребовалось бы не меньше полугода работы по выходным и, может быть, еще пару дней еженедельно. Я уже начал работу над дипломом, но надеялся отыскать свободное время и среди недели.
За мои труды Видер предложил щедрую сумму и обещал платить еженедельно, вручив чек за первые три недели авансом. Я заметил, что в отсутствие Лоры он вел себя сдержаннее, а говорил меньше и конкретнее.
Потом он заявил, что пойдет заниматься в домашний спортзал в подвале, и оставил меня в библиотеке одного.
На изучение компьютерной библиотечной программы я потратил часа три и затем, спустившись на первый этаж, обнаружил, что Видер готовит бутерброды на кухне. За обедом мы говорили о политике. К моему удивлению, он придерживался весьма консервативных взглядов и считал либералов опасными не меньше коммунистов. По его мнению, Рейган вел себя правильно, угрожая Москве, а его предшественник, Джимми Картер, пресмыкался перед русскими.
Мы курили в гостиной, на кухне пыхтела кофеварка, и тут Видер спросил меня:
– А вы с Лорой приятели или как?
Вопрос меня неприятно удивил. Я хотел было ответить, что это мое личное дело, но сдержался, вспомнив, что Лора высоко ценит свою дружбу с профессором.
– Приятели, – соврал я. – Она случайно оказалась моей новой соседкой по дому, мы подружились, хотя общих интересов у нас почти нет.
– У вас есть подруга?
– Сейчас нет.
– Так в чем же дело? Лора умна, красива и во всех отношениях привлекательна. Из ее рассказов я понял, что вы много времени проводите вместе.
– Ну… не знаю. Видно, не сложилось.
Он принес кофе из кухни, протянул мне чашку, закурил сигарету и серьезно, пристально посмотрел на меня.
– И что она вам обо мне рассказывала?
Мне стало очень неловко.
– Она вас очень уважает и счастлива с вами сотрудничать. Насколько мне известно, вы с ней работаете над проектом, который изменит наши представления о человеческом мозге. Вроде бы что-то связанное с памятью. А больше я ничего не знаю.
– А подробно о наших исследованиях она не говорила? – быстро спросил он.
– Нет. К сожалению, я в этой области науки не разбираюсь, и Лора больше не пытается посвятить меня в тайны психологии, – с притворной небрежностью ответил я. – Не сочтите за оскорбление, но копание в чужих головах меня совершенно не привлекает.
– Вы же хотите стать писателем! – раздраженно напомнил он. – Как вы намерены разобраться в мотивации поступков своих героев, если не представляете себе мыслительного процесса?
– По-вашему, для того, чтобы заниматься скалолазанием, надо быть геологом? – возразил я. – Джо… – (Он просил меня называть его по имени, но мне все еще было неловко.) – Кажется, вы меня не совсем верно поняли. Иногда я сижу в кафе именно для того, чтобы наблюдать за людьми. Я разглядываю их лица, слежу за жестами и поведением, пытаюсь вообразить, чем все это вызвано. Но ведь все это – лишь внешние проявления, не важно, сознательные или бессознательные, и потому…
