Других деревьев отсюда не было видно, да и не могло быть. Их сухие стволы так и торчали часовыми посреди гигантских мертвых пустошей, но ближайшее находилось милях в трехстах. В иллюминаторах спускавшегося челнока они выглядели крошечными, жалкими былинками под палящим солнцем Гэндзи. Десяток, не больше, словно часовые, охраняющие пустые развалины бывших деревень. Руины с орбиты не разглядеть, но Стронг читал про них в рабочих материалах по Нью-Америке.
Растительная чума? Видимо, да. Только что же это за чума — поражает и зерновые, и деревья, и даже строения?
Поля уникальной пшеницы Прерии — так называемой нью-американской разновидности — расстилались вокруг Пристволья бескрайним темно-золотистым морем, по которому утренний ветерок гнал плавные волны. Понижение ландшафта вокруг деревьев, отмеченное планетологами, вблизи не бросалось в глаза — для этого требовалась специальная аппаратура, — и море казалось плоским и ровным, без конца и края, насколько хватало глаз. В таком не утонешь, но заблудиться запросто — зрелые колосья поднимались выше человеческого роста. Сбор урожая, первого в этом году, начнется месяца через два.
Нижние ярусы кроны заслоняли обзор и позволяли видеть только самые окраины деревушки. Впрочем, крупных поселений у вымерших квантектилей никогда и не было. Все — вокруг деревьев и построены одинаково. Трудно поверить, что их возвели простые смертные. Скорее, какой-нибудь древний туземный бог явился в небесах Прерии и повелел: «Здесь будут дома!» — и дома выросли. А затем то же божество, досадуя на нерадивых почитателей либо ревнуя к бессмертию своих архитектурных творений, заставило вырасти громадные деревья, чтобы те своей влажной тенью сгноили всю эту красоту. Возможно, так оно и случилось.
Ощущая, как жаркий западный ветер, которому жнецы и были обязаны первым урожаем, шевелит остатки волос на макушке, Стронг вглядывался вдаль, различая на краю поселка железные ангары для сеялок и комбайнов, один из которых освободили для тягача. Ряды ангаров уходили за горизонт. Рядом виднелся мусоросжигательный заводик, заменивший примитивную печь квантектилей. Там же неподалеку находился и местный крематорий, слегка смахивающий на Парфенон. Построенную специально для снесенного дерева лесопилку, как и новые зернохранилища, скрывала листва.
Захват уже спускался на тросе — самый мелкий, но все равно впечатляющих размеров. Его огромные клещи уже зависли над верхушкой дерева, когда в ухе Стронга вновь раздался голос Мэтьюз:
— Так, ребята… отбой, давайте все вниз, и ты, Том. Оставь все инструменты на дереве.
— Что за дела? — удивился Пик.
— Судебный запрет. «Семьсот чудес света» добились его на новом слушании в Гелиспорте. Вестермайер уверяет, что уже к вечеру его опротестуют и отменят, тогда завтра утром продолжим… Том?
— Да, Мэтти?
— У меня еще новость, не знаю, понравится ли она тебе… В общем, помнишь ту свою журналистку с Одуванчика?
— Д-да… — Еще бы он не помнил. К горлу подступила тошнота.
— Только что прилетела с двумя телеоператорами. С новыми, не с теми, что тогда.
— Угу.
— Я просто подумала, что тебе надо знать.
— Спасибо, Мэтти.
Она положила трубку рации возле центрального экрана. Рассказывать Стронгу не хотелось, но все равно пришлось бы. Похоже, запал он на эту Мэри Джейн, а может, и до сих пор переживает. Трудно сказать точно, но зная Тома, можно догадаться. Для таких, как он, женщина всегда вроде яркой коробки с рождественским подарком. Сколько бы раз ни оказывалось внутри подержанное барахло, они продолжают верить.
Узнав, что работы сегодня не будет, Мэри Джейн с коллегами поднялись к себе наверх, и на первом этаже оставалась одна Мэтьюз, если не считать Вестермайера, который и принес новости, а теперь расположился тут же рядом в баре. Он выглядел уставшим, даже изможденным. Как же ему не терпится избавиться от дерева! Вряд ли больше, чем остальным жнецам, но по нему это видно. Даже в мэрию к себе не идет управлять делами кооператива — хотя небось и дел других нет. Так или иначе, продвинуться с деревом ему пока не удалось.
— Да уж, — вздохнула Мэтьюз, — похоже, зря я встала.
— Мой дом гниет вовсю! — сердито пожаловался Вестермайер. — Весь поселок скоро рассыплется к чертям, а эти клоуны еще имеют наглость запрещать нам!
Мэтьюз откинулась на спинку кресла, вытянув ноги в высоких ботинках. Клетчатая рубашка и джинсы — глупо сидеть в рабочей одежде перед пустыми экранами, но кто мог знать?
— Да ладно, — сказала она. — Днем раньше, днем позже — какая разница.
— Слава богу, Триумвират на нашей стороне! Этим «Чудесам» еще икнется!
— Доктор Вестермайер, вчера вы говорили о перспективах повсеместного выращивания вашей пшеницы, — сменила тему Мэтьюз. — Интересно, удалось чего-нибудь добиться?
Помедлив, он покачал головой:
— Нет, мы работаем над этим, но результатов пока нет.
— Они будут, я уверена. Почему бы ей не расти везде?
— Ну, во всяком случае, мы не нашли другую подходящую почву… то есть, подходящую для другого климата.
— Хоть одна планета, но должна подойти.
— Наверное… но пока не подошла, хотя мы располагаем образцами почв и метеорологическими данными почти всех обитаемых миров.
— Понятно, — кивнула Мэтьюз.
Она понимала гораздо больше. Если уникальную нью-американскую пшеницу сможет выращивать кто угодно, она тут же упадет в цене. Триумвират, как и все правительства до него, отличался невероятной глупостью. Ну кто поручает такие исследования заинтересованным лицам?
Коротышка продолжал сидеть, и ей пришлось встать первой вопреки правилам вежливости. Болтать не слишком тянуло, а особенно с политологом, который к концу жизни обнаружил, что из грязи под ногами можно выкачать больше денег, чем с помощью своей основной профессии.
— Прошу прощения, доктор, но у меня дела, которыми стоит заняться, раз уж выпал свободный денек.
— Конечно, госпожа Мэтьюз. — Он двинулся следом к дверям столовой. — Я сообщу, как только можно будет возобновить работу.
Она посмотрела, как он спускается по ступенькам навстречу утреннему солнцу, и поднялась к себе наверх. Комната находилась на третьем этаже, как и у других, но единственное окно выходило не на площадь, а на задние дворы… зато какие! Их не портила даже дешевизна садовой мебели. Просто не устаешь любоваться… Потом вдруг снова накатила пустота. Присев было на кровать, Мэтьюз решительно поднялась на ноги. Работа, только работа! Хотя делать особенно было нечего, но если хорошенько подумать, дела найдутся.
Усевшись за письменный столик, который наподобие остальной мебели, казалось, вырастал из пола, она взялась за расчеты. Сумма гонорара за снос дерева смотрелась солидно, но вычитаемые из нее неизбежные расходы впечатляли не меньше нее. Перелет с Ходжа на Прерию минус транзитная скидка на рейс Прерия — Сканейплтон к следующему месту работы, жалованье рабочим с учетом двойной ставки Стронга, да еще Внешняя налоговая служба свои проценты захапает. Однако даже после этого деньги оставались внушительные. «Мы держимся, Блэр», — кивнула она мужу, незримо сидящему напротив на невидимом стуле, и тут же вспомнила, как ненавидела его, когда он умер, — почти так же, как пустоту, с которой осталась наедине.
Он начинал так же, как Стронг, Пик и Синее Небо, простым рабочим, однако, в отличие от них, не был неудачником. Компания, в которой он работал, занималась вырубкой леса только на Земле, а идея инопланетных операций принадлежала лично ему. Люди давно уже не заморачивались сохранением окружающей среды, и в новых мирах, подаренных человечеству межзвездным двигателем, зловещий призрак экологической катастрофы их не преследовал. Предстояло удалить миллионы и миллионы деревьев, за что и принялся со всем усердием Блэр Мэтьюз, основав собственное дело. Он вполне процветал, пока он не умер два года назад, и теперь его вдова, Эми Мэтьюз, продолжала вырубку силами троих рабочих, которых нанял еще ее муж. Конкуренция выросла с тех пор во много раз, но дело его жизни успешно продолжалось.
