– В нашем обществе никто не может стать пионером без тренировки Снаружи. Тренироваться лучше всего с юности. Я надеюсь, что мой сын когда-нибудь ступит на другой мир.
– Вот как? Вы, конечно, знаете, что Галактика принадлежит Внешним мирам?
– Их только пятьдесят, мэм. А в Галактике миллионы миров, годных для обитания – или их можно сделать годными – и не имеющих местной разумной жизни.
– Да, но ни один корабль не может подняться с Земли без разрешения космонитов.
– Разрешения можно добиться, мэм.
– Я не разделяю вашего оптимизма, мистер Бейли.
– Я разговаривал с космонитами, которые…
– Я знаю это от своего начальника Альберта Миннима, который два года назад посылал вас на Солярию. – Она слегка скривила губы. – Актер, игравший крошечную роль в этом фильме, очень походил на него, насколько я помню. Минниму не понравилось.
Бейли сменил разговор.
– Я просил заместителя секретаря Миннима…
– Он получил повышение.
Бейли прекрасно понимал важность знаний о классификации и спросил:
– Каков его новый титул, мэм?
– Вице-секретарь.
– Спасибо. Я просил вице-секретаря Миннима получить для меня разрешение посетить Аврору в связи с этим вопросом.
– Когда?
– Вскоре после моего возвращения с Солярии. С тех пор я дважды возобновлял свою просьбу.
– Но не получили благоприятного ответа?
– Нет, мэм.
– Вы были удивлены?
– Разочарован, мэм.
– Зря. – Она слегка откинулась в кресле. – Наши отношения с Внешними мирами весьма шатки. Вы, конечно, почувствовали, что ваши два детективных подвига облегчили положение – так оно и есть. Эта ужасная гиперволновая пьеса тоже помогла. Но облегчение такое – она почти сдвинула большой и указательный пальцы – против такого – она раскинула руки. – В таких обстоятельствах мы вряд ли могли рискнуть послать вас на Аврору, главный Внешний мир, где вы, возможно, сделали бы что-то, что усилило бы межзвездную напряженность.
Бейли посмотрел ей в глаза.
– Я был на Солярии и не сделал ничего плохого. Наоборот…
– Да, я знаю, но вы были там по просьбе космонита, а это далеко не то, что быть там по нашей просьбе. Вы не можете не понимать этого.
Бейли молчал. Она продолжала:
– Ситуация стала намного хуже в то время, когда вы прислали вашу просьбу, и вице-секретарь правильно сделал, что отклонил ее. А в последний месяц положение стало особенно скверным.
– Это и есть причина нашей встречи, мэм?
– Вам не терпится, сэр? – ядовито спросила она с начальническими интонациями. – Вы приглашаете меня идти прямо к цели?
– Нет, мэм.
– Явно приглашаете. А, собственно, почему бы и нет? Я становлюсь утомительной. Давайте ближе к делу. Вы знаете Хэна Фастальфа?
– Я встречался с ним однажды, – осторожно ответил Бейли. – Три года назад, в Космотауне.
– Вы, кажется, понравились ему.
– Он был дружелюбен… для космонита.
Она слегка фыркнула.
– Представляю. Вы знаете, что он был крупным политическим деятелем на Авроре в последние два года?
– Он был членом правительства, как я слышал от… своего партнера.
– От Р.Дэниела Оливо, робота космонитов, вашего друга?
– Моего бывшего партнера, мэм.
– В случае, когда вы решали маленькую проблему насчет двух математиков на борту корабля космонитов?
– Да, мэм, – кивнул Бейли.
– Как видите, мы хорошо информированы. Доктор Фастальф был более или менее ведущим в аврорском правительстве, важной фигурой законодательной власти их планеты, и о нем говорили даже, как о будущем Председателе, а Председатель на Авроре, как вы знаете, нечто вроде президента.
– Да, мэм, – сказал Бейли и подумал, скоро ли она перейдет к тому весьма деликатному делу, о котором говорил комиссар.
Димачек, казалось, не спешила.
– Фастальф из умеренных. Он сам так называет себя. Он чувствует, что Аврора и вообще Внешние миры зашли слишком далеко в своем направлении, как вы, возможно, чувствуете, что мы на Земле зашли слишком далеко в нашем. Он хочет сделать шаг назад, уменьшить производство роботов, ускорить смену поколений, вступить в союз и дружбу с Землей. Естественно, мы поддерживаем его… но очень осторожно. Если мы будем слишком демонстративно выражать свои чувства, это может оказаться для него поцелуем смерти.
– Я думаю, – сказал Бейли, – что он поддержал бы Землю в исследовании и заселении других планет.
– Я тоже так думаю. И полагаю, что он говорил вам об этом.
– Да, мэм.
– Как вы думаете, он представляет общественное мнение во Внешних мирах?
– Не знаю, мэм.
– Боюсь, что не представляет. С ним – равнодушие; против него – пылающий легион. Он держится так близко к правительственным постам только благодаря своей политической ловкости и личному обаянию. Его величайшей слабостью, бесспорно, является симпатия к Земле. Это постоянно используется против него, и это оказывает влияние на тех, кто разделяет его точку зрения во всех других аспектах. Если бы вы были посланы на Аврору, любая ваша ошибка усилила бы антиземные чувства и, таким образом, ослабила бы Фастальфа, возможно, фатально. Земля просто не может пойти на такой риск.
– Понятно, – пробормотал Бейли.
– Фастальф склонен рисковать. Именно он устроил вашу поездку на Солярию, в то время, когда его политическая власть только начиналась, и он был тогда очень уязвим. Но он мог потерять только свою личную власть, в то время как мы должны были заботится о благополучии восьми миллиардов людей Земли. Именно это делает теперешнюю политическую ситуацию почти немыслимо деликатной.
Она сделала паузу, и Бейли был вынужден спросить:
– На какую ситуацию вы ссылаетесь, мэм?
– Похоже, что Фастальф вовлечен в серьезный и беспрецедентный скандал. Если он неповоротлив, то его политический крах – дело нескольких недель; если он исключительно умен – он может продержаться несколько месяцев, но рано или поздно будет уничтожен как политическая сила на Авроре, и это будет реальным бедствием для Земли.
– Могу я спросить, в чем его обвиняют? Коррупция? Измена?
– Ничего такого подлого. Его личную честность не подвергают сомнению даже его враги.
– Тогда преступление по страсти? Убийство?
– Не совсем убийство.
– Не понимаю, мэм.
– На Авроре, мистер Бейли, есть люди и есть роботы, в большинстве своем похожие на наших, немногим лучше. Но есть и человекоподобные роботы, настолько человекоподобные, что их можно принять за людей.
