– Я должен идти, – сказал я. – Меня ждет обед.
Я отвернулся. После недолгой паузы он убрал руку.
– Тогда иди, Уилл. Хоть не одним хлебом жив человек, но хлеб ему тоже нужен.
Тон у него был веселый, но в нем слышалось еще что-то. Разочарование? Я пошел, но, пройдя несколько шагов, оглянулся. Он смотрел мне вслед.
Я сказал, негромко и запинаясь:
– Вы выходите в поля?
– Когда светит солнце.
– Дальше по дороге, где мы впервые встретились, есть старые развалины, справа; там у меня убежище, вдали, около кустов. Вход через обвалившуюся арку. Там увидите красный камень, похожий на стул.
Он мягко сказал:
– Я слышу, Уилл. Ты проводишь там много времени?
– Обычно иду туда после школы.
Он кивнул:
– Так и делай.
Внезапно взгляд его устремился к небу, он поднял руки над головой и закричал:
– И в тот год пришел пророк Джим, а с ним войско ангелов на белых лошадях; они подняли облачную пыль, а искры от их копыт подожгли хлеб в полях и зло в человеческих сердцах. Так говорит Озимандиас… Селах! Селах! Селах!
Показались другие дети. Я оставил его и заторопился домой. Я слышал его крик, пока не миновал церковь.
Я шел мимо школы к убежищу со смешанными чувствами ожидания и тревоги. Отец сказал, что надеется больше не услышать о том, что я общаюсь с вагрантами, и прямо запретил мне ходить в их дом. Я исполнил вторую часть его требований и предпринял меры, чтобы выполнить первую. Но у меня не было сомнений, что мое теперешнее поведение он воспримет как открытое неповиновение. И ради чего? Ради разговора с человеком, чьи слова представляли собой странную смесь смысла и бессмыслицы, причем бессмыслица явно преобладала. Не стоило.
И все же, вспоминая проницательные голубые глаза под спутанной массой рыжих волос, я не мог не почувствовать: за этим скрывается нечто такое, что заставляет меня рисковать. По пути к развалинам я внимательно осматривался и позвал, только когда приблизился к убежищу. Но там никого не было. И еще долго никто не появлялся. Я уже начал думать, что он не придет, мозг его слаб, он не понял мои слова или забыл о них, когда услышал стук посоха. Выглянув, я увидел Озимандиаса. Он был менее чем в десяти ярдах от входа. Он не пел и не говорил, а двигался молча, почти украдкой.
Меня охватил новый страх. Рассказывали, что когда-то давно один вагрант убил детей во множестве деревень, прежде чем его поймали и повесили. Правда ли это? Может, и этот такой же? Я пригласил его, не сказав никому ни слова, а крик о помощи отсюда до деревни не долетит. Я замер у стены убежища, собираясь пробежать мимо него и оказаться в сравнительной безопасности снаружи.
Но первый же взгляд на него успокоил меня. У него было доброе лицо. Безумец или нет, но этому человеку можно было верить. Он сказал:
– Вот я и нашел тебя, Уилл. – Одобрительно осмотрелся. – Хорошее местечко.
– Его устроил мой брат Джек. У него руки лучше моих.
– Тот, кому этим летом надели шапку?
– Да.
– Ты видел это? – Я кивнул. – Как он с тех пор?
– Хорошо, но он стал совсем другим.
– Стал мужчиной.
– Не только.
– Расскажи мне.
Я колебался, но его голос и лицо внушали доверие. Я понял также, что он говорит естественно и разумно, без странных слов и архаических фраз, которые он употреблял раньше. Я начал рассказывать, сначала несвязно, потом все более легко, о том, что говорил Джек, и о моих последующих размышлениях. Он слушал, иногда кивал, но не прерывал.
Когда я кончил, он сказал:
– Скажи мне, Уилл, что ты думаешь о треножниках?
Я задумчиво ответил:
– Не знаю. Я привык к ним… и боюсь, а теперь… У меня много вопросов.
– Ты задавал их старшим?
– Что это дало бы? Никто не говорит о треножниках. Об этом узнаешь еще ребенком.
– Хочешь, я отвечу тебе? Такие, как я, могут ответить.
Я теперь был уверен в одном и выпалил:
– Вы не вагрант.
Он улыбнулся.
– Смотря как ты понимаешь это слово. Как видишь, я хожу с места на место. И веду себя странно.
– Чтобы обмануть людей, а не потому, что вы иначе не можете. Ваш мозг не изменен.
– Да. Так, как мозг вагрантов или же твоего брата Джека.
– Но ведь на вас надели шапку!
Он коснулся металлической сетки в путанице рыжих волос.
– Согласен. Но не треножники. Люди – свободные люди.
Изумленный, я пробормотал:
– Не понимаю…
– Ты и не можешь понимать. Но слушай, и я расскажу тебе. Сначала треножники. Ты знаешь, кто они? – Я покачал головой, и он продолжал: – И мы не знаем точно. Есть две версии. По одной – это машины, сделанные людьми, но восставшие и покорившие людей.
– В старые дни? В дни гигантских кораблей и больших городов?
– Да. Мне трудно поверить в это, потому что я не понимаю, как люди могли дать машине разум. Другая версия – они пришли не из нашего мира, а из другого.
– Другой мир?
Я снова оказался в тупике. Он сказал:
– Вам ничего не говорят в школе о звездах? Вторая версия кажется мне правдоподобнее. Ты не знаешь, что эти звезды в ночи – сотни и тысячи звезд – это солнца, подобные нашему; вокруг многих из них, как и вокруг нашего Солнца, вращаются планеты.
Я был смущен, голова моя закружилась от этой мысли.
– Это правда? – спросил я.
– Правда. И, может быть, треножники пришли с одной из таких планет. Может быть, треножники – это только машины, в которых находятся живые существа. Но мы не видели того, что внутри треножника, и поэтому не знаем.
– А шапки?
– Это средство, при помощи которого держат в послушании людей.
Вначале мысль эта казалась невероятной. Позже казалось невероятным, как я не видел всего этого раньше. Но всю мою жизнь надевание шапок воспринималось как нечто само собой разумеющееся. Все взрослые носили шапки и были удовлетворены этим. Это был признак взрослости, а сама церемония проходила торжественно и связывалась с праздником и пиром. Хотя некоторые испытывали боль и становились вагрантами, но все дети с нетерпением ждали этого дня. Только позже, когда до церемонии оставались лишь месяцы, возникали сомнения; но эти сомнения рассасывались от уверенности взрослых. У Джека тоже были сомнения, но после того как ему надели шапку, они исчезли.
Я сказал:
– Шапки заставляют людей думать так, как нужно треножникам?
– Они контролируют мозг. Но мы не знаем, как и до каких пределов. Ты знаешь, что металл соединяется с телом и его невозможно удалить. Похоже, когда надевают шапку, дают какой-то общий приказ. Позже могут отдаваться особые приказы необходимым людям.
– А как же вагранты?
– И об этом мы можем только догадываться. Может, мозг у некоторых слишком слаб, не выдерживает напряжения. А может, наоборот, – слишком силен и борется против порабощения, пока не выходит из строя.
