Можете представить, какое у меня было ошалелое состояние, когда я выскочил из Дворца спорта и в пальто нараспашку в тридцатиградусный мороз зашагал по ночной улице куда-то совсем в противоположную от своего дома сторону… И тут в ушах явственно (явственно в том смысле, что прозвучал он все-таки в ушах, а не в голове, как звучит тот „внутренний голос“, о котором мы уже говорили) раздался чей-то весьма знакомый голос: „Не было бы счастья, да несчастье помогло! Ну, здравствуй, мой дублер Дмитрий Карпатов!“
В голове у меня мелькнула мысль: если это не кто-то из знакомых шутит таким странным образом (чего ведь только не вытворяет нынешняя молодежь с помощью техники, особенно братья-инженеры), то я, самый что ни на есть Дмитрий Карпатов, чуток помешался от пережитого потрясения. И я застыл на месте столб столбом.
„Не удивляйся, Дмитрий, — продолжал Голос. — Не сегодня, так завтра нам все равно пришлось бы вступить в контакт. Просто я решил, что свежий пример наиболее убедителен, и вот…“
— Кто ты? — спросил я шепотом.
„Я — из мира, который вы, как и мы ваш, называете Антимиром. Один из множества (понятия не имею — сколько нас всего!) твоих дублеров, один из тех, кто только что отдал тебе свою энергию для одоления злополучной штанги. Только у вашего робота треснул узел ключицы, а у его дублеров в других мирах этого не произошло. Так что нам, твоим дублерам, смерть не грозила. Ты один мог выпасть из нашей единой цепи — называй ее, если хочешь, „дмитриекарпатовской“, потому что все мы, бесчисленные дублеры друг друга, плюс к абсолютной схожести физической даже имя носим одно и то же… Могло произойти нарушение Всеобъемлющей Гармонии, чего обычно не происходит — причины устраняются единой цепью моментально, как только что произошло твое спасение. Гармония и так уже в какой-то мере нарушена. Слом ключицы робота Трояна, пробитый помост, паника в зале — всего этого не было в других мирах. Гармония, должно быть, очень болезненно переживает такого рода „ранения“ и старается не допускать их. Сегодняшний случай, видимо, вызван причинами внешними… Да, пожалуй, дело в тех же межпространственных силовых вихрях…“
— Постой, — сказал я громко, уже вслух. — Постой, брат. Или дублер, как тебя там… Не забивай мне голосу чересчур, я и так устал страшно, еле держусь на ногах. Дай мне отойти от потрясения. Заявись, если хочешь, завтра, послезавтра, после, после, черт тебя побери! Только заявись на свежую голову.
„И то верно, — ответил Голос. — Правда, хамить в любом случае ни к чему, неблагодарная ты тварь. Думаешь, я не устал? Почти не меньше тебя. Я отдал всю силу, чтобы спасти его, а он — рычит… Но встретимся не завтра — такая прямая связь, как сейчас, обходится слишком дорого, — встретимся позднее. А пока я прошу тебя проштудировать всю литературу, изучить все данные по Антимиру и таким образом подготовиться к следующему нашему сеансу. Вернее, к сеансу нашей встречи. Ну, идем спать, Дмитрий Карпатов! Покойной нам ночи!“»
3
Воздыхания инженера Райтнера. — Мировая бумажная война. — Человек-1+Человек-2 = Любовь. — «Мы еще поборемся, Аделаида!»Виктор Михайлович Райтнер оторвался от тетради, крепко потер лоб и глубоко вздохнул. Молодой человек (или робот, кто их разберет теперь сразу, если последние похожи на людей вплоть до индивидуальности отпечатков пальцев), сидевший за столом у входа в кабинет Председателя и внимательно слушающий видеокнигу, тотчас поднял голову:
— Инженеру Второго класса что-либо угодно?
Ишь, какой у него голос — густой, ровный и… равный. Что ж, секретарь Председателя Всемирного Совета, кем бы он ни был, рангом наверняка не ниже, чем специалист Первого класса. Да оно так и должно быть, не каждый сможет соответствовать столь ответственной должности…
— Может быть, инженер Второго класса согласится прослушать озвученный вариант записей Дмитрия Карпатова? Почерк у него далеко не каллиграфический и, разумеется, утомляет… — заботливо напомнил секретарь Председателя, хотя Виктор Михайлович отказался от прослушивания записей с самого начала: не захотелось слушать монотонный механический голос воспроизводителя.
— Нет-нет. Почерк вполне разборчивый. Собственноручное всегда впечатляет больше, — торопливо ответил Райтнер. — И вот чувствую по почерку — тонкая была натура у парня, впечатлительная… А мне — чаю бы. И, если можно, покрепче. Что-то пересохло все во рту…
— Почему же Карпатов «был»? — улыбнулся секретарь. — Будем надеяться, что он еще «есть». А чаю — извольте.
И он пошел к выходу — молодой, стройный, красивый и… немножко не по-человечески гибкий. Райтнер, проследив за ним взглядом, скривил губы и сразу же поймал себя на этом. И когда у людей пройдет полунастороженное, полуснисходительное отношение к этим умным и вообще весьма славным во всех отношениях созданиям?! Ну, пусть они не совсем из того же материала, из которого соткан человек, пусть у большинства из них отчего-то не хватает творческой инициативы, но ведь зато любой из них даст сто очков вперед каждому из белковых в отношении памяти и блеска исполнения любой операции. Из-за чего, собственно, люди и начали создавать их… С тех пор, как Вильям Уотсон сузил Теорию Вакуумной Стены до невозможности только чисто наследственного соединения кремнийорганических и белковых конструкций, духовно роботы и люди вполне понимают и принимают друг друга, а вот тем не менее нет-нет, да и возникает в нас, белковых, этакое сравнительное с ними честолюбие. И на чем оно основано, такое живучее эгоистичное чувство превосходства? Неужели лишь на сознании, что ты однажды можешь для достижения поставленной цели рискнуть всем, даже жизнью, а они, сопоставив все возможные варианты, никогда ничего не сделают лишнего. Подумаешь — достоинство: спороть горячку и выкинуть глупость! Хотя… не одно открытие сделано людьми через упрямство и даже глупость…
Когда-то с этим вопросом было предельно ясно: роботы — это обыкновенное человеческое рукоделье, сотворенное не ради забавы, а по необходимости, иногда они, правда, выкидывают довольно-таки интересные фокусы, но в целом — чего с них взять, бездушных созданий? Однако со временем все стало не так-то просто. Брожение умов началось после подкопа Уотсона под Теорию Вакуумной Стены об абсолютной несовместимости двух полярно противоположных конструкций. Его поддержали философы, принявшись на редкость дружно утверждать (практичный ум Райтнера никогда особо не занимали их отвлеченные и обычно выспренные рассуждения, но основные положения новых философских течений он всегда старался уловить и запомнить), что понятие «душа», которая только «чувствует», не имеет права не только претендовать на равноправие с «разумом», но и вообще на самостоятельность, что она есть не что иное, как самое заурядное и притом третичное проявление Разума по схеме Дельмуса:
