Или все-таки не совсем?
Психологическая уловка нашлась сразу: он – это не совсем я. Наверняка ведь нельзя без потерь перенести человеческое «я» в электронные мозги. Что-то упущено, что-то не продумано – и вот вам результат. Так бубнило мне подсознание, спасая меня, но ум твердил иное: ты глядишь в зеркало, Фрол Пяткин. Ты видишь сам себя.
И было мне все тошнее и тошнее. Первая попытка Слепка сесть прямо на артефакт закончилась промахом и уходом на второй заход. Бердымухаммедов только крякнул, а Магазинер не произнес ни слова. Зато я не выдержал:
– Да остановите же его!
– Почему вы, Фрол Ионович, думаете, что мое вмешательство подействует? – как ни в чем не бывало осведомился Магазинер, допивая чай.
– Могу и я с ним поговорить… но лучше вы. Он хотя бы удивится.
– Вас, стало быть, он не послушается?
– Не знаю! Но я готов… почему бы нет…
– Остыньте. По-моему, он во что бы то ни стало решил довести начатое до конца. Помочь ему в данной ситуации мы не сможем, так не будем хоть мешать. Вдруг у него получится?
– А если нет?
– Типун вам на язык, Фрол Ионович, – отозвался Магазинер. – Будем надеяться на лучшее.
Мне бы его благодушие!
– Топлива у него, должно быть, в обрез… – начал я, но Бердымухаммедов перебил меня:
– Делает второй заход.
Две точки на экране медленно сближались. Вот они почти соприкоснулись – и тут же одна из них исчезла. Просто исчезла, как будто ее никогда и не было.
Что случилось, я понял сразу. Не сразу поверил, это да. Не готов был поверить. То ли «паук» неловко коснулся артефакта чужих, то ли задел его реактивной струей, но этого оказалось достаточно, чтобы Семигранник потерял опору и рухнул в расселину.
Вот так – из-за неловкости, из-за борьбы самолюбий, из-за дурной случайности – гибнут великие начинания! Со всей силы я ударил себя кулаком по коленке и отбил ее. А следовало бы, наверное, бить себя по голове.
Теперь Бердымухаммедов выглядел орлом, хоть и потрепанным. Его отстранили от программы, Магазинер ничего не сделал и теперь, по меньшей мере, делил с ним ответственность за провал. Я был убежден, что в голове полковника уже складываются фразы для грядущего трибунала.
Втроем и предстанем перед ним. Я тоже.
Удивительно, но Магазинер выглядел скорее встревоженным, чем расстроенным. И уж точно не был убит горем.
Светящаяся точка на экране совершала какие-то эволюции.
Я молчал.
– Чего он там крутится? – подал наконец голос Магазинер. – Ага, перестал. А теперь набирает высоту, что ли?
– Так точно, – отозвался полковник.
– Но почему вертикально вверх?
Глаза его на мгновение остекленели. Он понял почему. Я тоже.
– Не сметь! – заорал он, забыв нажать кнопку. Я подскочил и нажал. – Повторяю, не сметь! Фрол Пяткин, как слышите меня? Приказываю вам… нет, прошу вас не дурить. Возвращайтесь на базу. Как слышите?
– Слышу вас, – донесся неожиданно спокойный голос Слепка. – Это вы, Моше Хаимович? Удивлен.
Он все еще набирал высоту, чтобы затем, выключив двигатель, камнем рухнуть на корявые скалы и прекратить никчемное свое существование. При лунном тяготении ему с лихвой хватило бы метров трехсот, но он не желал случайностей. Убиваться, так всерьез.
Я понимал его. Наверное, на его месте я сделал бы то же самое. Это лучше, чем всю жизнь считать себя виноватым и, следовательно, ничтожным.
– Напрасно удивляетесь, – торопливо бубнил в микрофон Магазинер, забыв утирать слюни. – Программой теперь руковожу я. И я прошу и требую: возвращайтесь. Это не по-мужски, черт бы вас побрал. Никакой трагедии нет. Мы найдем Семигранник рано или поздно. Вы тоже будете искать его. Мы его вытащим. Эка невидать – расселина…
Слышно было, как Слепок хохотнул. Он-то имел более наглядное представление о той расселине, нежели мы. Он видел ее зев с трех шагов.
Но вслух сказал только:
– Лечу.
Магазинер дотянулся до кнопочки, выключил микрофон, шумно перевел дух и полез в карман комбинезона за новым платочком. Потом ни с того ни с сего подмигнул мне – наверное, хотел поддержать коллегу. Может, он думал, что мне это понравится?
– Пусть только явится сюда, – мрачно пообещал я. – Душу из подлеца выну. А кстати, нет ли способа устроить сеанс слияния дистанционно, через спутник?
– Что, не терпится? – почти весело осведомился Магазинер.
– Еще как не терпится!
– Нет, к сожалению, такого способа. Выделенная для лунной связи полоса частот…
Я махнул рукой, чтобы он не продолжал. Все ясно, и незачем учить меня тому, что знает любой инженер. Чем больший объем данных нужно передать в единицу времени, тем более широкая полоса частот для этого необходима. При выделенных «Аристотелю» частотах моя неудачливая и незадачливая личность будет закачиваться обратно в меня через эфир несколько суток. Да и аппаратуры готовой нет.
Поостыв немного, я решил не спешить с сеансом и последующим периодом самоедства. Нет ничего хуже, чем мучиться, кляня себя. Ну, пусть в данном случае не совсем себя, но легче ли мне с того, что я переложу вину на другого Фрола Пяткина, который тоже я?
Глядя на ползущую по экрану точку, я не знал, чего желать: чтобы он поскорее прибыл или чтобы разбился наконец вдребезги. Отвратительная дихотомия. Я так и не решил, чего хочу больше.
Топлива ему не хватило, но он не разбился – удачно сел в семидесяти километрах от «Аристотеля». Через час Скворцов вылетел, чтобы забрать его, а я глубоко вздохнул и начал морально готовиться к сеансу слияния, предчувствуя, что он окажется сеансом тяжелой шизофрении да еще с мазохистским уклоном.
– Но аттестат? У него ведь был отличный аттестат?
– Такой же, как этикетка на вашем «Титанике», фальшивый!
Илья Ильф, Евгений ПетровКогда спишь в невесомости, непременно приснится какая-нибудь несуразица. Но спать-то надо. Видеть разные небылицы не хочется, а спать надо. Поэтому приходится видеть небылицы.
Мне приснилось, что в Солнечную систему вторгся корабль чужих. Был он громаден, чудовищно громаден и, приблизившись к Земле, не вышел на околоземную орбиту, а заставил нашу планету описывать кеплеровы эллипсы вокруг себя – настолько он был массивен. Луна – та вообще заметалась, как ночная бабочка вокруг лампы, и, набрав после опасного сближения с Землей параболическую скорость, навсегда улетела в пространство. По-моему, в ужасе от увиденного.
Вот так. По сути – чушь, а физически правильно. Я бы возмутился, если бы в моих снах не выполнялись физические законы.
После сна меня все еще чуть-чуть мутило, но было в целом терпимо, гораздо лучше, чем во время полета к Луне. Худо-бедно привыкнув к малой силе тяжести, организм не бунтовал, лишившись ее вовсе. Он всего лишь выражал слабое неудовольствие.
Что-то было не слава богу. Как дурное послевкусие. Некоторое время я тупо размышлял, почему в русском языке есть слово «предчувствие», но нет «послечувствия», хотя «послевкусие» есть. Пожалуй, мое состояние лучше всего подходило под слово «послечувствие». Потом я окончательно проснулся и вспомнил.
Мы возвращались на Землю – я и Магазинер. Плюс три члена экипажа корабля и какое-то оборудование в грузовом модуле. Пусть рейс внеочередной, но гонять туда-сюда полупустой корабль все равно не годится. И с нами поехало «железо».
Почему рейс внеочередной? Я не знал. Догадывался лишь, что он подготовлен и осуществляется по распоряжению Магазинера и что Магазинер вправе отдавать подобные распоряжения. По какому праву – этого я до сих пор не знал, но намеревался выяснить.
Отстегнув лямки, я воспарил над узкой лежанкой и огляделся. Магазинер безмятежно дрых, развесив толстые губы. Я был убежден, что на Земле этот рыхлый толстяк спит пугающе шумно, с ядреным храпом и мощным паровозным сопением, – а здесь он просто-напросто глубоко дышал. Тихонько гудящие приборы и агрегаты в стенных панелях и то работали громче.
Часы показывали возмутительную правду: нам еще лететь и лететь. Мы все еще находились гораздо ближе к Луне, чем к Земле.
Земля в ближайшем иллюминаторе отсутствовала, зато там присутствовала Луна, огромная, изжелта-серая, с обширными пятнами великих морей, иззубренными цепями гор и чашами кратеров. Между Морем Дождей и Морем Ясности вклинились лунные Альпы, Апеннины и Кавказ. К северу от них я разглядел и кратер Аристотеля, довольно большой, но все же вполне заурядный кратер, не имеющий ничего общего с одноименной лунной станцией, построенной в другом полушарии. Мертвая и спокойная Луна теперь казалась мне более живой, чем раньше. Странно, что мертвое может казаться хоть сколько-нибудь живым…
Я вспомнил иной, тоже лунный ландшафт – каменный хаос, весь состоящий из острых углов, мрачные, безобразного вида скалы и глубочайшие пропасти, и сразу вспотел. Яростное солнце нещадно жгло меня, а стоило забраться в тень, как холод пробирал до нитки. Два моих «я» объединились в одно, причем одно «я» не страдало на Луне ни от жары, ни от холода, потому что сидело под куполом станции, а второе – потому что не имело тепловых рецепторов, и тем не менее мне начало казаться, что я гуляю по Луне без скафандра, умудряясь как-то дышать, зато весь во власти жары и холода. Я стиснул зубы, чтобы не завизжать, когда мне померещилось, будто я, оступившись, соскальзываю в бездонную трещину. Воображение расшалилось не на шутку. Ему бы шалить в сновидениях, я бы слова не сказал, а наяву-то зачем?.. Я отпрянул от иллюминатора.
