- Приснилось вредной старухе, не иначе - приснилось! - ворчал он. Хорошо зная воинственный характер жены, рыбак не решался, однако, высказать свои соображения погромче. - Вишь ты, как расходилась, словно муха ее укусила! Только нет же, Виллема даже сатана кочергой сюда не пригонит...
- А я говорю, Виллем был! - Услышав ворчание мужа, Марет заглянула в комнату и сделала еще одну попытку убедить его. - Я сразу его узнала. Когда убили Волли Таммеорга, он тоже приходил, помнишь?
Нет, нет, она больше слова не скажет этому бесчувственному человеку! Лучше говорить со стенкой, чем с ним! К такому заключению пришла Марет, когда увидела, что невозмутимый рыбак, кряхтя, уселся возле печи на срубленный пень и, вытащив из-за пояса нож, принялся не спеша строгать свои проклятые фигурки, ибо, по его разумению, что же еще старому рыбаку делать, как не коротать время у очага, когда за окном с самого утра воет вьюга.
Так и не придя к согласию с мужем, Марет накинула на плечи большой шерстяной платок и, покинув дом, решительно пустилась отыскивать в снежной пурге соседский хутор Пеэтри. Удивительная новость не давала ей покоя. Чтобы облегчить душу, она, как это принято между добропорядочными соседками, поспешила к Терезе Таммеорг.
Сильный норд-ост, словно пух из вспоротой перины, потрошил и гнал по берегу моря тучи взметнувшихся снежинок. Слышалось тяжелое шлепанье волн. Море, рассерженное и ворчливое, было совсем близко.
Закутавшись до самых глаз, Марет направилась к берегу, где обрисовывался хутор Пеэтри. Оттуда доносился надрывный собачий вой. Марет прислушалась.
"Так и есть - воет, - с тоской подумала она, - мерзкая псина! Теперь непременно быть беде. Все приметы к тому..."
Изогнутые, закаленные ветрами смолистые сосны укрывают хутор Пеэтри от морских бурь. Дом стоит на самом берегу. Почерневший от времени, он, как валун, вгрызся в скудную, каменистую землю. Неподалеку от него, ближе к Черной горе, прячется в деревьях высокий особняк с наглухо заколоченными ставнями. Здесь одиноко живет нелюдимый старик Карм.
С опаской оглядываясь на мрачный капитанский дом, о хозяине которого в Тормикюла ходили самые противоречивые слухи, рыбачка, насколько позволяли ей тяжелые сапоги мужа, прибавила шагу.
Ильмар топил печь. Тереза, как обычно, сидела с вязанием у окна. По просьбе сына она вспоминала все подробности тревожной ноябрьской ночи.
- В ту ночь, когда отец ушел из дому, и поседела я, сынок. Ты лежал весь в жару, хрипел уже. Поди, с утра не приходил в себя. Думала, уж не жилец больше... Марет у твоей кроватки молится, а в горнице отец как убитый ходит, заглянет к тебе и опять ходит. Твердый был человек, не хотел слезу показать. Все проклинал немца-лекаря. Как ни просили, не пришел немец. Тревога как раз случилась. Русский самолет сбили. Летчик с парашютом над Тормикюла выпрыгнул. А тут еще к нам пастора черт принес. Как черный ворон прилетел, добычу, видать, почуял. Отец выгнать хотел, да рукой махнул. После немцы к нам прибежали, весь хутор обшарили, нет ли летчика. Только немцы за дверь, гляжу - Оскар пришел, лесник наш. "Выручай, - говорит, - Волли", - и увел отца в коридор. Слышу, за стеной разговаривают. "Русский летчик... на лодке... через пролив..." - Тереза вытерла набежавшие на глаза слезы. - Поцеловал тебя отец, а мне сказал: "Ну, прощай, мать! Если что, береги сына. Человека из него сделай". Так и ушли они с Оскаром. Следом и пастор поднялся. Не вернулся больше Волли под родной кров, - прошептала Тереза, - оставил нас с тобой сиротами. Потом уж от людей слышала, будто в штабе "Омакайтсе" об отце разговор был. Курт у них там за начальника считался. Он у капитана Карма на квартире стоял. Все в немецкой форме расхаживал. Ходила я к нему, спрашивала. Выгнал, как собаку, вышвырнул. Так и не узнала я тогда, кто Вольдемара убил...
Тусклые спицы дрожали в руках Терезы. Ильмар сидел бледный, ни словом не перебивая мать.
- И Оскара больше не видела, - прошептала Тереза. - Расстреляли его немцы за то, что с партизанами дело имел.
- Их предали, мама! Это капитан Карм рассказал Курту, что отец ушел спасать русского летчика.
- Что ты, сынок! - испугалась Тереза. - Капитан Карм честный человек, он уважал Вольдемара.
- Все равно, он предал. Я теперь все знаю, - упрямо сказал Ильмар.
Ничего не понимающая Тереза с грустью заглянула в глаза сына.
- Карм честный человек, - повторила она. - Что ты можешь знать, глупый! Вольдемар к нему в гости ходил. Никого старый видеть не хотел, только твоего отца к себе звал... После той ночи Карм пропал куда-то, - задумчиво добавила Тереза. - Что уж там вышло, не знаю, только выкинул он вещи Курта за дверь, заколотил дом и ушел. Вернулся после войны...
Ильмар не спускал глаз с горящих поленьев. Воображение мальчика рисовало ему там, среди огненных волн, маленькую лодку отца, который, не испугавшись шторма, переправил через пролив незнакомого русского летчика. А здесь, на берегу, неистово мечутся немцы с собаками. Среди них, трусливо вытягивая узкую голову, пляшет страшная черная птица с окровавленными крыльями. Это Карм! Он показывает Курту на возвращающуюся лодку отца. С треском взметнулся сноп искр... Нет, это не искры - тысячи раскаленных пуль обрушились со всех сторон на отважного рыбака. В страхе бьется на берегу черно-красная птица.
"Бросьте лодку с рыбаком в море! - кричит она. - Пусть никто не узнает, как он погиб!"
И снова бушует перед глазами мальчика неистовый огненный шторм...
Ильмар захлопнул печную дверцу.
- Мама! - тихо проговорил Ильмар, подходя к Терезе и обнимая ее. - Когда я вырасту, я буду работать день и ночь. Я буду таким же, как папа. Я накоплю много денег и поставлю на папиной могиле красивый памятник, вот увидишь...
Руки матери, державшие сына, дрогнули и обмякли, она прижала его и горько заплакала.
- Не надо, мама, - чужим, взрослым голосом проговорил Ильмар. В эту минуту он почувствовал, что стал уже большим и что теперь надо беречь мать - она ведь так много выстрадала. - Не надо, мамочка, ласково повторил он и робко провел рукой по мягким волосам, тронутым сединой.
Это легкое прикосновение вдруг с поразительной ясностью убедило его, что он действительно стал взрослым и что на нем теперь лежит ответственность за мать, за дом, за их будущее.
- Я никогда не дам тебя в обиду, - тихо сказал он, - мы будем хорошо жить, вот увидишь... Папа был бы доволен мною...
В сенях послышались шаги. Дверь в горницу отворилась, и голос Марет спросил:
- Эй! Есть кто дома?
Через минуту Тереза усаживала гостью поближе к огню.
- Ну и погодка, вдовушка! - громко говорила Марет. - Насилу дотащилась. А что же это пеэтреский хозяин не в школе?
- Каникулы у них теперь, - грустно улыбнулась Тереза.
