- Все же хорошо, что он на нашей стороне, - прошептал Улэф Тиниену.
- Да уж.
- А-а-а... - как будто разочарованно протянул Эмбан, отводя взгляд от Кумбийского патриарха, - боюсь, я зря возлагал на его ответ столь большие надежды. Мы все должны молить Всевышнего о прощении за то, что допускали этой язве смердеть на непорочном теле нашей святой матери церкви. Однако, наши сожаления и сокрушенные слезы не должны застить нам глаза перед лицом суровой справедливости. "Пилигримы" у наших ворот - совсем не то, чем хотят казаться, это ясно, по-моему, всем нам. Боюсь, наш возлюбленный брат Макова жестоко обманулся. Те, кто стоят у врат Священного города - не пилигримы, воспламененные благочестивым рвением, но орда вооруженных разбойников, самых жестоких врагов и гонителей истиной веры, теперь пришедших осквернить самое ее средоточие, главную нашу святыню, сердце Церкви Господней! Не буду долго говорить о печальной участи, которая, возможно, ждет нас с вами, братья мои, единственный всем вам совет поторопитесь примириться с Отцом нашим небесным, потому как, никто не знает, какой срок положен ему на этой бренной земле. Не буду также напоминать вам, это и без того всем известно, каким ужасным жестокостям и унижениям подвергают эшандистские еретики духовенство, особенно высшее. По чести сказать, братья мои, я и сам уже смирил душу свою с мыслью о гибели в пламени, - Эмбан неожиданно усмехнулся и сложил руки на огромном животе. - Полагаю, гореть я буду превесело.
В зале послышался смех, сдобренный, правда, изрядной долей нервозности.
- Но не так уж важны сейчас наши судьбы, братья мои! - снова торжественно возвысил голос Эмбан. - Главное сейчас - это судьба священного города, судьба церкви. Боюсь, нам придется принять жестокое, но, увы! - единственно возможное сейчас решение. Но сначала еще один вопрос: отдадим ли мы святое сердце матери нашей еретикам на поругание, или примем сражение?
- Сражение! - закричал один из патриархов, вскакивая на ноги. Сражение.
Крик в разных концах зала подхватили другие, и скоро вся Курия, охваченная единым порывом, стояла на ногах, выкрикивая лишь одно слово: "сражение".
Эмбан заложил руки за спину и склонил голову. Когда через некоторое время он поднял лицо, по его щекам струились слезы. Он нарочито медленно, оглядывая зал, повернулся, так что все, кто был там могли увидеть эти слезы.
- Увы, братья мои! - воскликнул он надломленным голосом, - наш священный сан не позволяет нам сбросить ризы и взять в руки меч. Мы обречены, братья мои, и церковь обречена вместе с нами. Увы мне! Зачем Бог послал мне такую долгую жизнь? Зачем дожил я до этого скорбного дня? К кому же обратиться за помощью, братья? У кого достанет силы защитить нас в этот час, когда тьма подкатилась к самому подножию твердыни нашей? Есть ли такие люди в этом несчастном мире?
Все в палате затаили дыхание.
- Рыцари Храма! - продребезжал в наступившей тишине слабый старческий голос с одной из патриарших скамей. - Мы должны обратиться к рыцарям Храма! Даже силы ада не устоят перед воинами Господними.
- Рыцари Храма! - эхом прокатилось по залу. - Рыцари Храма!
11
Еще некоторое время в Совещательной палате Курии царила суматоха и не стихал шум. Патриарх Укерский Эмбан стоял на мраморном полу срединного прохода меж возвышающихся амфитеатром скамей, как бы ненароком оказавшись в круге света, падавшего из окна за пустующим троном Архипрелата. Дождавшись, пока гомон возбужденных голосов поутихнет, он воздел вверх свою пухлую руку.
- Конечно, братья мои, - торжественно продолжил он, - рыцари Храма легко оборонили бы Чиреллос, но они призваны на защиту Арсиума. Магистры, конечно же, присутствуют здесь, занимая по праву принадлежащие им места, но каждый из них привел с собой лишь малую часть своих воинов, и их никак не достаточно, чтобы сражаться с полчищами окружившего нас врага. Мы не можем перенести всю мощь Воинов Господних с плоскогорий Арсиума к Священному городу одним мановением руки. Даже если бы смогли, как бы мы убедили командующего армией в этом осажденном королевстве, что наша потребность в защите более важна? Как бы убедили мы его отпустить их на помощь сюда, к нам?
Со своего места поднялся патриарх Кадахский Ортзел.
- Могу ли я сказать, Эмбан? - начал он. Не смотря на некоторую нерешительность формулировки, в голосе его чувствовалась властная нотка Ортзел был кандидатом на трон Архипрелата, и начал понемногу входить в роль.
- Конечно, - воскликнул Эмбан. - Я давно уже с нетерпением ожидаю мудрого слова брата моего и наставника патриарха Ортзела.
- Первоочередной долг церкви, а значит и наш - выжить, - произнес патриарх Кадаха резким, хрипловатым голосом. - Все другие соображения отходят на второй план. Все ли здесь присутствующие разделяют эту точку зрения?
В зале послышался одобрительный гул.
- Случаются времена, когда приходится жертвовать, и жертвовать многим, - продолжал Ортзел. - Ежели нога человека застряла в камнях на дне омута, а вода поднялась уже до подбородка, не должен ли человек с сожалением, но пожертвовать ногою, чтобы спасти жизнь? Так же и с нами. В глубокой печали должны мы пожертвовать целым Арсиумом, раз речь идет о судьбе матери - Церкви. Мы стоим лицом к лицу с гибелью, братья мои. Во времена прошедшие Курия всегда с чрезвычайной неохотой принимала такие тяжелые, ответственные решения, но теперешнее положение - труднейшее со времен земохского вторжения пятисотлетней давности. Бог ждет от нас решительности в эти тяжкие времена, братья мои, Он ждет, что мы положим все слабые силы свои на спасение его церкви, управление которой, волею провидения, доверено нам. Таким образом, я требую проведения немедленного голосования. Вопрос, поставленный на справедливый суд ваш, братья, очень прост. "Можно ли считать положение, сложившееся в Чиреллосе, грозящим гибелью святой церкви Господней и истинной вере"? Да или нет?
Глаза Маковы полезли на лоб от такой неожиданности.
- Что вы, что вы! - воскликнул он. - Ситуация наша вовсе не столь безнадежна. Ведь мы даже не попытались вступить в переговоры с армией, стоящей у наших ворот, и...
- Патриарх Макова, кажется не в себе, - резко оборвал его Ортзел. Напомню: вопрос о гибели церкви и веры не подлежит обсуждению.
- Я не знаю такого закона! - упорствовал Макова.
Ортзел сурово взглянул на тощего нескладного монаха, сидящего за заваленным различными манускриптами столом рядом с кафедрой председательствующего.
- Ну, что скажешь, законник?
Монах принялся суетливо переворачивать страницы и разворачивать свитки.
- Что там происходит? - с недоумением спросил Телэн. - Я что-то не понимаю.
