Старик противиться не стал, пошел, аккуратно перешагивая через грядки. Землю по горсти добывали, ее среди жилых отсеков не сыщешь, приходилось выторговывать у хонди, – только они совершают вылазки к внешним секторам, туда, где и воздуха-то нет. Один хонди рассказывал: там под прозрачными куполами есть огромные пространства, покрытые почвенным слоем.
Мысль пробежала по кругу, вернулась к девочке.
Он все не решался спросить: как же ты выжила?
А она, похоже, ничем подобным не тяготилась. Ответила и забыла.
– Вот, – Мишель привела его к стене, указала на приоткрытый овальный люк, за которым располагалась тесная бесполезная комнатушка, заполненная древним хламом.
– Ну, и зачем мы сюда пришли?
– Можно я покажу?
– Давай, – старику отчего-то стало не по себе.
Мишель вошла внутрь, замерла, обвела взглядом сплетение толстых кабелей, затем с непонятной уверенностью коснулась ладошкой тускло отсвечивающей панели, вмонтированной в стену, с усилием стерла с нее многолетний налет пыли, открыв взгляду крохотные, подсвеченные изнутри, совершенно незнакомые Иннокентию пиктограммы, быстро коснулась нескольких в определенной последовательности.
Внезапно сыпанул сноп искр, резко запахло горелой изоляцией, раздался скрежет, даже стены и пол вздрогнули, старик непроизвольно присел, до смерти испугавшись: ц’осты строго предупреждали, если вдруг заработает какой-то древний, никогда не включавшийся раньше механизм – бегите без оглядки… но на этот раз обошлось, надрывный скрежет постепенно утих, переходя в утробный гул, лишь эхом метнулся испуганный женский вскрик, – заработал насос, и из системы разбрызгивателей во все стороны ударила вода!
Мишель, счастливо улыбаясь, выбралась наружу, отряхнула ладошки.
– Я же говорила, это просто!
Иннокентий осип от пережитого волнения.
Его скупых познаний об окружающем мире хватило, чтобы понять: насос не был сломан, к нему перестала поступать энергия, а Мишель включила резервную цепь питания, но как?! Даже морфы не обладали такой неоспоримой властью!
– Как же ты догадалась, что энергии нет? – откашлявшись, спросил он.
– Я просто посмотрела и увидела, – пожала плечами девочка.
– Что увидела?! – машинально переспросил старик.
– Не знаю. Три искорки. Так захотелось к ним прикоснуться!
– Это же опасно!
– Вовсе нет! – воскликнула Мишель.
– Ты и раньше так делала?! – строго спросил Иннокентий.
– Несколько раз, – виновато кивнула она.
К ним уже подходил народ. В основном женщины. Детишек и подростков мигом отправили по домам, надрывный скрежет, гулко отдавшийся в окрестностях, услышали все и справедливо рассудили – не к добру!
– Ты что же творишь? – вперед выступил Клавдий. – Угробить всех решил?
Иннокентий тут же сообразил: если кивнуть на Мишель, мол, это она, то молчаливая, напряженная, невежественная толпа взорвется – сразу припомнится давняя история с морфами, что принесли младенца!
– Ты, Клавдий, не в свое дело не лезь, понял?! – резко ответил он. – Я к ц’остам ходил, совета спрашивал!
Толпа сразу отхлынула, сельчане отступили, многие моментально успокоились, заспешили по своим делам, другие смотрели на Иннокентия со страхом и уважением: надо же, не побоялся!
Мишель не проронила ни звука, словно понимала двусмысленность возникшей ситуации.
– Ну, все, расходитесь по домам! Дел небось накопилось! Нечего тут глазеть да по грядкам топтаться!
* * *
– В гости пригласишь?
Мишель кивнула.
– Пойдем. Только у меня угощать нечем.
– Не беда. – Старик подобрал котомку с инструментами, которую оставил подле злополучного насоса. – Я пообедать так и не успел. – Страх отпустил, вернулось острое чувство вины перед девочкой, а она как ни в чем не бывало взяла его за руку, потянула к выходу.
– Ну, пошли!
Путь по коридору до отсека, где жила Мишель, занял всего несколько минут.
– Заходи, дедушка!
Протяжно скрипнул массивный овальный люк, Иннокентий вслед за девочкой переступил порог и вдруг оцепенел.
В небольшом скудно освещенном помещении поджидали морфы!
Мишель и сама растерялась. Она хотела убежать, но один из ц’остов проворно преградил путь.
– Останься.
Иннокентий шагнул вперед. Он уже понял, что привлекло внимание морфов.
– Мишель не виновата! Это я включил резервное питание!
Морф ему не поверил.
– Каким образом, хомо?
– Ну, там была старая панель. На ней светящиеся символы. Я коснулся их, и все заработало!
– Лжешь! Вы постоянно лжете! – Морф совершил мгновенную трансформацию, принял человеческий облик, присел перед девочкой, спросил: – Ты перераспределила энергию?
Мишель кивнула. Отпираться бесполезно. Морфы знают все – так говорила бабушка Маланья.
– Это хорошо. – Ц’осты смотрели на девочку с нескрываемым интересом, надеждой и некоторой, абсолютно несвойственной им робостью. – Она пойдет с нами.
– Нет! – резко возразил Иннокентий.
– Старик, тебе лучше посторониться, – угрожающе произнес морф.
– Мишель останется со мной!
– Нет. Она принадлежит нам. Так же, как воздух, которым вы все тут дышите. Не вынуждай прибегать к крайним мерам. Девочка – наше создание.
– Что вы с ней сделаете?
– Ничего. Будем воспитывать. Обучать. Впрочем, это уже не твое дело!
– Не отдам! – Иннокентий не собирался уступать. Он даже представить боялся, что ожидает ребенка в плену у морфов!
– Хомо, ты глуп. – Один из ц’остов резко удлинил руку, слегка коснулся старика. Грудь обожгло. Перед глазами вспыхнул багрянец боли, Иннокентий мешковато осел на пол.
– Что с ним?! – вскрикнула Мишель.
– Он уснул. Ненадолго, – успокоил ее морф. – Ты пойдешь с нами?
– А вы больше никого не тронете?
– Не тронем. Обещаю. И тебе никто не причинит зла.
Мишель морфам не поверила. «Выйдем в коридор, сбегу! – Сердце едва не выскочило из груди от страха. – Пусть попробуют поймать!»
Ц’осты переглянулись. Один незаметно коснулся затылка девочки, второй бережно подхватил ее обмякшее тело.
* * *
Первичное колониальное поселение Пандоры. Сорок шестой год по колониальному календарю…
Этим утром Егор проснулся от необычного ощущения.
Он сел на кровати и вдруг чихнул. Небольшая комната выглядела неузнаваемо. Ее озаряли яркие лучи света!
Егор откинул одеяло, встал, выглянул в окно. В разрывах лохматых туч действительно проглянуло солнце! Желто-оранжевый свет озарял округу, стирая привычные серые полутона. Он невольно замер, удивляясь незнакомому чувству: необъяснимое, безграничное ощущение тепла на миг заполнило душу, но облака в небесах сомкнулись, краски солнечного утра стремительно погасли, и вновь все стало серым, невзрачным, обыденным.
