– Мерзавец ты, как хорошо, что ты умрешь!
– Мерзавец ты, как хорошо, что ты умрешь!
– Мерзавец ты…
Вверх и вверх по сумасшедшей спиральной гамме поднялся этот вопль, перешел в душераздирающий ультразвук, вырвался за пределы слышимости я снова полез все выше и выше…
Белый клочок снова и снова сотрясала болезненная судорога. Потом он тихо напрягся…
Послышались обычные голоса – много голосов. Шумела толпа, крутящийся людской водоворот, который несся сквозь него, и мимо, и вокруг, несся сломя голову, роняя зыбкие обрывки слов:
– Куда тебя, приятель? Ты весь в дырках…
– В геенну, должно быть, но у меня…
– Я было добрался до рая, да ключник Святой Пит…
– Не-е-т, он у меня в кулаке. Делал я с ним всякие дела…
– Эй, Сэм, сюда!…
– Можешь замолвить словечко? Вельзевул говорит…
– Пошли, любезный бес? Меня ждет Са…
А над всем этим бухал все тот же раскатистый рев:
– СКОРЕЕ! СКОРЕЕ! СКОРЕЕ! Шевелись, не задерживайся очередь ждет. Приготовьте документы и не забудьте при выходе поставить печать у Петра. Не попадите к чужому входу. Огня хватит на всех. Эй, ТЫ, Эй, ТЫ ТАМ! ВСТАНЬ В ОЧЕРЕДЬ, А НЕ ТО…
Белый клочок, который когда-то был Пауэллом, робко пополз назад, пятясь от надвигавшегося крика, чувствуя, как в него больно тычет указующий перст. Все смешалось в радугу звуков, осыпавшую осколками измученный мозг.
Пауэлл снова сидел в кресле. Он чувствовал, что весь дрожит.
Донован открыл глаза – два выпученных шара, как будто облитых голубой глазурью.
– Грег, – всхлипнул он, – ты умирал?
– Я… чувствовал, что умер.
Он не узнал своего охрипшего голоса. Донован сделал попытку встать, но она не увенчалась успехом.
– А сейчас мы живы? Или будет еще?
– Я… чувствую, что жив.
Пауэлл все еще хрипел. Он осторожно спросил:
– Ты… что-нибудь слышал, когда… когда был мертв?
Донован помолчал, потом медленно кивнул.
– А ты?
– Да. Ты слышал про гробы… и женское пение… и как шла очередь в ад? Слышал?
Донован покачал головой.
– Только один голос.
– Громкий?
– Нет. Тихий, но такой шершавый, как напильником по кончикам пальцев. Это была проповедь. Про геенну огненную. Он рассказывал о муках… ну, ты знаешь. Я как-то слышал такую проповедь, почти такую.
Он был весь мокрый от пота.
Они осознали, что сквозь иллюминатор проникает солнечный свет – слабый, но бело-голубой – и исходит он от далекой сверкающей горошинки, которая не была родным Солнцем.
А Пауэлл дрожащим пальцем показал на единственный циферблат. Стрелка неподвижно и гордо стояла у деления, где было написано: “300 000 парсеков”.
– Майк, – сказал Пауэлл, – если это правда, то мы вообще за пределами Галактики.
– Черт! – ответил Донован. – Значит, мы первыми вышли за пределы Солнечной системы, Грег!
– Да, именно! Мы улетели от Солнца. Мы вырвались за пределы Галактики. Майк, этот корабль решает проблему! Это свобода для всего человечества – свобода переселиться на любую звезду, на миллионы, и миллиарды, и триллионы звезд!
И тут он тяжело упал в кресло.
– Но как же мы вернемся, Майк?
Донован неуверенно улыбнулся.
– Ерунда! Корабль привез нас сюда, корабль отвезет нас обратно. А я, пожалуй, съел бы бобов.
– Но, Майк… постой. Если он отвезет нас обратно тем же способом, что и привез сюда…
Донован, не успев подняться, снова рухнул в кресло. Пауэлл продолжал:
– Нам придется… снова умирать, Майк.
– Что же, – вздохнул Донован. – Придется так придется. По крайней мере это не навечно. Не очень навечно…
Теперь Сьюзен Кэлвин говорила медленно. Уже шесть часов она медленно допрашивала Мозг – шесть бесплодных часов. Она устала от этих повторений, от этих обиняков, устала от всего.
– Так вот, Мозг, еще один вопрос. Ты должен особенно постараться и ответить на него просто. Ты ясно представлял себе этот межзвездный прыжок? Очень далеко он их заведет?
– Куда они захотят, мисс Сьюзен. С искривлением пространства это не фокус, честное слово.
– А по ту сторону что они увидят?
– Звезды и все остальное. А вы что думали?
И неожиданно для себя она спросила:
– Значит, они будут живы?
– Конечно!
– И межзвездный прыжок им не повредит?
Она замерла. Мозг молчал. Вот оно! Она коснулась больного места.
– Мозг! – тихо взмолилась она. – Мозг, ты меня слышишь?
Раздался слабый, дрожащий голос Мозга:
– Я должен отвечать? Насчет прыжка?
– Нет, если тебе не хочется. Конечно, это было бы интересно… Но только если тебе хочется.
Сьюзен Кэлвин старалась говорить как можно веселее.
– Ну-у-у… Вы все мне испортили.
Она внезапно вскочила – ее озарила догадка.
– О боже! – У нее перехватило дыхание. – Боже!
Она почувствовала, как все напряжение этих часов и дней мгновенно разрядилось.
Позже она сказала Лэннингу:
– Уверяю вас, все хорошо. Нет, сейчас оставьте меня в покое. Корабль вернется, и вместе с людьми, а я хочу отдохнуть. Я должна отдохнуть. Теперь уйдите.
Корабль вернулся на Землю так же тихо и плавно, как и взлетел. Он сел точно на прежнее место. Открылся главный люк, и из него осторожно вышли двое, потирая заросшие густой щетиной подбородки.
И рыжий медленно встал на колени и звонко поцеловал бетонную дорожку.
Они еле отделались от собравшейся толпы и от двух ретивых санитаров, которые выскочили с носилками из подлетевшей санитарной машины.
Грегори Пауэлл спросил:
– Где тут ближайший душ?
Их увели.
Потом все собрались вокруг стола. Здесь был весь цвет “Ю.С.Роботс энд мекэникл мэн, инкорпорэйтед”.
Пауэлл и Донован кончили свой краткий, но захватывающий рассказ.
Наступившее молчание прервала Сьюзен Кэлвин. За прошедшие несколько дней к ней вернулось обычное ледяное, несколько ядовитое спокойствие – и все-таки она казалась немного смущенной.
– Строго говоря, – сказала она, – во всем виновата я. Когда мы впервые поставили эту задачу перед Мозгом, я, как кое-кто из вас, надеюсь, помнит, всячески старалась внушить ему, чтобы он выдал обратно ту часть информации, которая способна создать дилемму. При этом я сказала ему примерно такую фразу: “Пусть тебя не волнует гибель людей. Для нас это вовсе не важно. Просто выдай карточку обратно и забудь о ней”.
