Ольсен представлял его всем, кто попадался навстречу.
- Это Бобби Макдональд, - говорил он и обязательно добавлял: - Сын Мака.
Его приветствовали, пожимали руку, выражали надежду, что Макдональд вернулся домой уже навсегда, а потом смущались, когда он возражал, так что в конце концов он перестал возражать и только улыбался.
Старый зал прослушивания казался запущенным, как будто туда давно никто не приходил. Стеклянные пластины указателей были так поцарапаны, что местами лишь с трудом можно было что-либо понять, а по краям циферблатов скопилась пыль. Сами пульты истерлись так, что из-под черного пластика кое-где проглядывал металл. Даже наушники износились.
В зале не было никого, хотя казалось, что кто-то только что вышел, и Макдональд, остановившись сразу за дверями, окинул взглядом место, покинутое былым очарованием. Оно было мертво, преображавший его дух куда-то отлетел.
- Хочешь послушать голоса, Бобби? - спросил Ольсен. - Хочешь послушать Послание?
- Нет, - ответил Макдональд. - Я слышал его уже много раз.
Он не хотел слушать снова... не здесь и не сейчас, Ольсен подошел к пульту управления.
- Знаешь, а мы постоянно слушаем, - сказал он, словно читая мысли Макдональда. - Постоянно выискиваем знаки с небес.
Он рассмеялся, словно сказал что-то смешное, нажал переключатель, и зал заполнил шепот.
И Макдональд вновь превратился в маленького мальчика. Вопреки самому себе, вопреки своему скептицизму, несмотря на солнечный свет, который безжалостно обнажал ложь и иллюзии, он снова вслушивался в непереводимые сообщения с чужих миров, в измученные голоса далеких существ, требующих, чтобы их выслушали и поняли. "Боже! - подумал он. - Если бы я мог им помочь, если бы мог ответить на этот зов. Если бы удалось замкнуть эту разорванную цепь, разрушить непреодолимые стены расстояний, соединить разум с разумом".
Он вытянул руку, словно желая взять за руку отца, и сказал:
- Выключи это!
"Это не потому, что голоса так сильны, - думал он, - а потому, что я так слаб. Потому что неудачник, мужчина, уничтоженный, еще когда был мальчиком".
- Вы приняли что-нибудь новое? - спросил он, когда шепот стих, и ему удалось совладать со своим воображением.
Ольсен покачал головой.
- Все повторяется, - ответил он устало. - Мы слушали пятьдесят лет, чтобы принять послание с Капеллы, а с того времени прошло всего тридцать. Мы получили Послание в тот самый год, когда ты родился, Бобби.
- С Посланием вам повезло больше, чем со мной, - сказал Макдональд.
Ребенок и Послание. Не подлежало сомнению, какой новорожденный больше значил для его отца, кого отец понимал лучше.
- Может, там никого больше нет? - сказал он.
Ольсен мотнул головой с упрямством, воспитанным профессией и многолетней привычкой.
- Именно так говорили скептики и маловеры. "А может, там никого нет", - говорили они. А мы продолжали слушать. И верить. И мы доказали им, что они ошибались. Мы приняли Послание, прочли его и отправили ответ. Там есть еще и другие, и мы примем их тоже. Кто знает, может, сегодня ночью. Никто не может даже представить, сколько там пространства, сколько звезд, сколько различных способов сигнализации, которые нам нужно исследовать. Ведь есть одни, значит, должны быть и другие. А если и нет, то все равно у нас есть Капелла. Достаточно получить от них новое известие, и все окажется не зря.
- Да, - сказал Макдональд. - Думаю, так и будет.
Он хотел вежливо попрощаться с Ольсеном и уйти, но боль все не покидала его. Кроме того, Ольсен ничего не хотел слышать.
- Самое интересное я оставил на загладку, - сказал он. Я покажу тебе компьютер.
Макдональд попытался открутиться от этого.
- Я видел компьютеры, - сказал он.
- Но не такие, - ответил Ольсен.
Макдональд вспомнил, что Ольсен специалист именно по компьютерам.
- А кроме того, там есть и кое-что еще.
В помещении компьютера - самом большом в здании - три с половиной стены занимали программные таблицы, указатели, сияющие катушки под стеклом и разноцветные лампочки, а посередине разместились всевозможные устройства, похожие на присевших чудовищ, пожирающие карточки или выплевывающие широкие полосы бумаги, которые ложились складками, если никто за ними не следил, пока компьютер продолжал постукивать и хихикать сам с собой. Единственную половину стены, свободную от компьютера, занимали две двери. Одна вела в коридор, другая в кабинет его отца, чтобы тот, когда ему захочется, мог спросить у компьютера обо всем, что его интересовало, или велеть ему сделать то, что хотел директор Программы. Черные змеи кабелей уходили сквозь стены в другие помещения, и возможно, думал мальчик, компьютеры тянулись без конца. Еще он подумал, что наконец-то перед ним создание, которое знает все, что можно знать, даже секреты, нашептываемые в зале прослушивания, и что нужно лишь спросить его, чтобы получить ответ.
- Папа, - сказал Бобби, - почему ты не спросишь компьютер, что значит этот шепот?
- Мы спрашиваем его, Бобби, - ответил отец, - но не всегда знаем, какие вопросы правильны, или не знаем, как их правильно задавать, поэтому он ничего нам м не говорит.
Подбоченившись и широко расставив ноги, Бобби остановился в дверях кабинета, лицом к лицу с компьютером, чувствуя за спиной бодрящее присутствие отца, и сказал:
- Когда я вырасту, я заставлю компьютер все мне рассказать.
- Я буду счастлив и горд за тебя, - ответил его отец.
Даже помещение компьютера уменьшилось с течением лет, и то, что когда-то сверкало стеклом и металлом, словно вплавилось в эти стены, тоже подчинившись тирании времени. Тут и там были заменены какие-то устройства, несомненно, подключили новые блоки памяти, сканеры и принтеры, но в сущности это был тот же самый компьютер, более тридцати лет дожидавшийся здесь Макдональда-младшего. Это по-прежнему был крупнейший компьютер мира, хотя наверняка не самый быстродействующий. Макдональд сам работал на компьютерах, которые во многих отношениях стояли выше этого.
- Стараемся не отставать, - заметил сзади Ольсен. - Может, он и проигрывает рядом с новейшими моделями, со врей этой микроминиатюризацией, но каждая, важная техническая новинка где-то учтена. Мы не стали менять ему внешний вид. После стольких лет совместной работы компьютер начинает напоминать человека, и когда ты сюда приходишь,-то каждый раз радуешься, видя знакомое лицо.
Несколько удобных кресел стояло между сканерами, принтерами и в углах зала, где местами угнездилась темнота - там давно не меняли перегоревшие лампы. Когда он отворачивался от одного из этих мрачных углов, Макдональду показалось, что он видит кого-то, сидящего там в кресле, но, поморгав, он убедился, что кресло пусто и вообще в комнате нет никого, кроме него, Ольсена и компьютера. Комната была нема, она лишь постукивала и хихикала, распространяя запахи масла к озона.
