Войцех… Никак он за немца не сойдет, на лице у него написано, что он – славянин. А я же не знаю,
насколько серьезно за поляков взялись. Решил перестраховаться и низко пригнуть ему голову –
словно он дрыхнет, голову на грудь уронив.
– Виноват, командир…
– Заткнись, Войцех!
– Виноват… Ветка хрустнула, и я…
– Войцех, вбей ты себе в голову, наконец, что стрелять надо после того, как цель определишь, –
точно определишь!
– Стрелять надо…
– Не надо стрелять! Придурок!
– А это не я, это – парашют…
– Придурок…
– Не открылся…
– Оно и видно! Был бы я твоим парашютом – тоже бы не открылся! Агнешку благодари – добрая
она!
– С запозданием открылся…
– Заткнись! Войцех, ведь не плохой ты солдат! Только тупой, как!.. Не знаю, как что… Не знаю
ничего тупее тебя, Войцех!
88
Остановился около госпиталя, подхватил здоровенного поляка и потащил, проклиная Степана
Петровича, заставившего меня вконец отощать, – тяжелый он, как… Не знаю, как что… Такой же
тяжелый, как и тупой!
Поймал врача, с неимоверной скоростью ткнул ему в лицо удостоверением и так же
стремительно спрятал документы.
– Мне нужен хороший хирург – срочно.
Ко мне вышел встревоженный врач, за ним явились санитары с носилками. Наконец, свалил
поляка с плеч.
– Агент тяжело ранен во время проведения секретной операции. Вы должны оказать нам
содействие, сохраняя секретность.
– Мы доставим его в ваш ведомственный госпиталь.
– Вы должны оказать ему помощь на месте и немедленно. Не должно быть регистрации и
официального оформления. Мы свяжемся с вашим руководством впоследствии. Вопросы есть?
Врач оторопело взирает на меня, а время идет. Я сурового свел брови, и он очнулся.
– Нет. Нет вопросов. Огнестрельные ранения! В операционную его!
Решил разъяснить положение дел доктору, проследовав за ним на подъемник.
– Я должен присутствовать на операции.
– Вам дальше нельзя.
– Я должен.
– Вам нельзя в операционную – вы не стерильны.
– Я пройду обработку и буду с ним – я обязан быть с ним.
Врач начал выставлять меня тверже, но и я на своем стал тверже настаивать.
– Я не пропущу вас дальше.
– Он будет жить?
– Он тяжело ранен. И кровопотеря…
– Он должен жить.
– Мы сделаем все, что сможем. Останьтесь здесь и ждите.
Хирург не оставил попытки отправить меня прочь. Только меня прогнать не так просто – я ему
еще не все разъяснил… не все, что должен объяснить ненароком, избавляясь и от тени подозрения.
Я дождался, когда Войцех заговорит. Хирург прислушался к чужой речи и напрягся.
– На каком языке он говорит?
Главное, – никогда не подавать вида, что что-то идет не так. Все должно выглядеть обычным…
– Он в совершенстве владеет несколькими языками. Вы должны знать, что люди, знающие чужие
языки, нередко говорят в бреду именно на – чужих языках.
Медсестра, старательно строящая мне глазки, кивнула в подтверждение моему заявлению.
– Да, я помню учительницу японского языка… После наркоза она какое-то время говорила только
на японском, и я совсем не понимала, что она пытается мне сказать. Мы часто сталкиваемся с
такими пациентами…
Хирург покачал головой в ответ на мою разящую наповал улыбку соблазнителя. Ему невдомек,
что у меня на такие улыбки рука набита… так же, как на выявление таких сестер, скучающих
порой на ответственной работе и пускающих в голову мысли, что тратят молодость попусту.
Позволил, наконец, хирургу себя выставить. Успокоился и остался ждать, не тревожась теперь об
объяснениях всех неудач Войцеха на воинской службе, изложенных на его языке.
Так… Наврал всем… Главное, – не наврать себе. Нельзя забывать ничего, надо вспоминать все.
Надо выстроить все в строгом строевом порядке. Так, кто обо мне что знает? Власти знают одного
Вольфа. Войцех – одного Яна. Крюгер знает и Вольфа, и Яна. Агнешка – знает всех, кого не знает
Игорь Иванович… и не знает никого, кто известен начальнику… только Яна. Пока мне удалось не
пересекать параллели личных дел и служебных… считай, удалось. Все задействованные имена,
лица и контакты – мои личные, страховочные. Ими обойтись и надо. Дальше мне нельзя Агнешку
заводить. Да и Игоря Ивановича в личные дела я посвящать не намерен. Никогда не думал, что
буду благодарен судьбе за жесткие уроки, приучившие меня страховку себе крепить тайно от всех –
и от своих, и от чужих.
89
После операции Войцеха отпускать не захотят, но я скажу, что должен забрать его в наш
госпиталь. Вашу ж… Как все сложно! Ему антибиотики колоть придется… перевязки делать. Но не
беда! Сложнее, что… Я внутри такой простой, а снаружи – такой сложный! Эх, Агнешка, –
видимость все… все вокруг. И сохнет по тебе никто иной, как – иллюзионист. Только достаю я не
кроликов из цилиндра, а информацию из людей.
Глава 50
Впихнул Войцеха в машину. В него столько крови вкачали, что даже на румянец хватило. У него
улучшение стремительное, хоть он и вялый еще. И не только ему легчает. Эх, отблагодарит меня
Агнешка. Верующие всегда склонны за падшие души заступаться и ничтожные жизни жалеть в
надежде их спасти.
А вообще здоровый он – Войцех. Такой же здоровый, как и тяжелый, как и тупой… Зря он из
армии ушел – вбили бы ему в голову порядок и применение полезное нашли бы. А может, мне его
обработать? А что, завербую, заплачу, дам задание, не затрагивая его гордости, – и будет работать
на нас, как миленький, не зная, что именно на нас работает. Агнешка ему подтвердит, что я из их
родной разведки. Она же как раз так думает.
Намеками, конечно, разведки коснусь. Одними намеками надежнее – не подкопаются люди и…
Люди больше без моих объяснений додумают, а главное – додумают то, что надо… что им надо и
что мне на руку. Мои намеки для них – наводки, а мои недомолвки – проводники для их вымыслов.
Для диверсии в их головах достаточно провести простую потаенную подготовку и проговорить
последнее пусковое слово-катализатор – тогда взрыв домыслов обеспечен! Мне им с такой
тактикой даже в мысли прокрадываться не нужно – они и без меня справятся. Стратегия у меня
