меня счастливыми. И я – стану.
– Агнешка, крыса эта заражена вирусом-целителем, уничтожающим другие вирусы. И возможно
– не просто заражена. Не знаю точно, но возможно – ДНК этого зверя изменен. И измененный код
этого зверя способствует перестройке одного вируса в другой – в целительный. Я думаю, что
изменения происходят именно в этом звере. Тебе ясно? Зверь – бесценен для государства, для всех.
Береги его. И держи в тайне.
Девушка задумалась и вдруг вскинула голову.
– Это лечение? От всего?
– Только от вирусов – зато от всех вирусов, Агнешка.
– О боже… В моих руках…
86
– Биологическое оружие. Еще не изученное оружие, Агнешка, – еще только изучаемое. Ты
заражена этим вирусом, избавившим тебя от другой заразы. Я сделал это – у меня не было выбора.
Только еще никто не знает отдаленных последствий такого заражения. Молчи о том, что заражена.
И не подвергай заражению других. Это поставит под угрозу…
– Я опасна?
– Не знаю. Поэтому – никто не должен знать.
– Вольф, это же…
– Этот вирус передается через кровь – знай об этом, и не заражай других. Простые анализы его не
определяют – никто не узнает. Перевези крысу в Тронхайм – позже я приеду и решу, что с ней
делать дальше. Ясно?
– Ты продаешь оружие? Такое оружие?
– Я не наемник и ничего не продаю – ни себя, ни свое оружие, ни чужое! Береги крысу – при
нужде мы обменяем ее на наши жизни! А пока – просто молчи! Ясно?! Слова стоят нам жизни!
Ясно?!
– Да… Я поняла…
– Знал, что ты умна, – иначе бы тебя не выбрал. А теперь тебе прятаться пора. Скоро они с
проверкой приедут.
Я развернулся резко, пошел на выход. Агнешка догнала меня, с опаской коснулась моего плеча и
зашептала тихо…
– Ты же наш шпион, я права?
– Нет, не права. Время выходит. Тебе пора к Крюгеру спуститься, а мне – пуститься в путь.
Она подошла… Она совсем рядом… Ее рука у меня на груди, глаза устремлены к моим… и ее
тихий шепот…
– Подожди… Постой… Ты на меня?..
– Да, обижен. Ты меня глубоко оскорбила. Только не время для объяснений.
– Ты тогда на меня набросился, и я… Я боялась и… Я думала, что ты просто… просто
преступник.
– Нет, не просто! Не хотел я с тобой так поступать. Хотел тебя, но так с тобой поступать не хотел.
– Я прощу… И ты прости меня… Я не хотела тебя унижать… Я не знала…
– Не надо! Не время!
– Я прошу… Очистим души прощением…
Она прильнула к моей груди, что-то шепча и…
– Не время!
Она резко осеклась. Просто, я скинул одежду, примеряя строгий костюм седого поляка, –
подходит.
Агнешка не уходит, упрямо смотрит меня в лицо.
– Теперь я думаю, о тебе не так.
– Давай косметику, которую я тебе притащил. Не тяни время! У меня лицо разбито, как у
разбойника с большой дороги! Не могу я в таком виде в общество врачей войти!
– А в каком виде ты войдешь в общество?
Показал ей удостоверение нового мертвеца.
– Ступай к Крюгеру, Агнешка.
– Ты же вернешься, Вольф?
– Постараюсь вернуться.
Агнешка смотрит на меня растеряно… скорее, потеряно смотрит.
– Вольф…
– Остановишь меня – тогда тебе с мертвецами не надо будет прятаться, а мне не надо будет под
пули подставляться, только Войцех тогда – труп.
Агнешка подняла голову, сверкнув глазами.
– Возвращайся, Вольф. Я буду ждать.
Волшебные слова. Только не уверен, что ты в полной мере понимаешь, Агнешка, что тебе
придется произносить их всю жизнь, если ты выберешь жизнь со мной.
87
Надежда стучит в висках. Она будет моей. Будет. Я докажу ей, что никого лучше меня ей в жизни
не найти. И плевать, что подставлюсь, плевать, что Войцеха с собой таскать придется. Не сожжет
ревность того, кого страсть спалила. Предоставлю ей и священника, и преступника в добром
здравии, раз ей так в голову взбрело из-за религиозных соображений. Религиозные убеждения – все
ж убеждения… не глупый каприз, а проявление твердых принципов. А твердые принципы я
уважаю… даже, когда считаю их глупыми. Таких попробуй переубеди, попробуй перекупи. Таких
предателями сделать труднее остальных. Заслужу я Агнешку – заслужу и ее верность до смерти.
Таких трудно завербовать, а если и завербуешь – рассчитывать на таких будешь больше, чем на
других. Будет она моей, Игорь Иванович, душой и телом – вся, с головой… моей!
Глава 49
Так, надо нарочито выправить плечи. Теперь в глазах гражданских я явно военный. Подбитый
глаз темными очками закрыть. Вроде порядок. При мне удостоверение убитого агента, на мне
строгий костюм, соответствующий представлениям людей об агентах службы безопасности. И я…
Я вишу на волоске. Мои мощные страховочные тросы готовы оборваться, а остался один только –
волосок… золотой волосок Агнешки.
Эх, пожелай мне удачи, Агнешка. Нужна мне теперь удача так же, как ты. А вы, Игорь Иванович,
не смотрите так строго и укорительно. И без вас совесть грызет.
Близок предел моих сил. Только я, не взирая на усталость, упорно и терпеливо готовлю машину.
Застелил сидение полиэтиленом, чтобы Войцех его кровью не замарал. С трудом запихнул
здоровенного поляка в машину.
– Черт… Войцех, пива ты, видно, пьешь больше положенного. Забыл про нашу армейскую
дисциплину, лентяй. Знал бы, что тебя таскать придется, – напомнил бы про трезвость и
тренировки.
Кстати, насчет пьянства мысль ко времени… вовремя вспомнил. Посадил поляка так, что по
дороге, со стороны, за пьяного сойдет. Он все больше без сознания – только изредка бредит от того,
что температура подскочила. Плохо это, что температура, а еще хуже, что – бредит… чушь несет
какую-то на польском. Черт… Сажусь за руль, завожу.
Вырулил на дорогу к сносному госпиталю. У меня единственная возможность проехать – просто
ехать и надеяться, что меня не остановят на посту или за мной не увяжется патруль. Адреналин
шкалит от стресса – спокойнее становится только от того, что меня в лицо не знают. Меня разве что
с Агнешкой признать могут, а так… К двум парням просто так цепляться не должны. Только вот
Войцех… Никак он за немца не сойдет, на лице у него написано, что он – славянин. А я же не знаю,
