– Да, пожалуй.
– Слышу скепсис в твоих словах, доктор. – Рикассо коснулся пальцем лба, словно осененный откровением. – А ты наверняка думаешь о великом искусстве, о музыке, которую дарит миру Клинок, о его бесчисленных культурных достижениях! О том, что выше выживания. Ну, у нас тоже есть искусство. Может, тебе оно не по вкусу, но это все же искусство.
– Его центральный образ – воздушный корабль?
– Чувствуется, ты уже знаком с нашим искусством. Корабли его ценности не умаляют. Готов поспорить, что в вашей культуре немало внимания уделено улицам и домам.
– Да, пожалуй.
– Мы и музыку сочиняем. Возможно, тебе что-то понравится. Конечно, постоянный аккомпанемент тысяч поршневых двигателей притупляет чувство гармонии… Мне говорили, что поначалу наша музыка воспринимается механическим гулом, как если разом завести много моторов.
Кильон улыбнулся. Он еще не понял, дразнит ли его Рикассо.
– А как насчет нашей музыки?
– Ты о музыке своей зоны или о клиношной в целом? Хм, трудно сказать… Та, что я имел несчастье слышать, напоминала голоса множества устройств, втиснутых в замкнутое пространство. Безумная какофония: звуки рога, визг, скрежет ногтей по металлу.
– По-моему, я знаю ту мелодию.
– Доктор, ты любишь музыку? – Рикассо подошел к бару и начал готовить выпивку для Кильона, звеня цветными бутылочками, как мальчишка – пробирками на первом уроке химии.
– Не очень. Точнее, я вырос на музыке Небесных Этажей, и любая другая теперь кажется пустой и примитивной. – Кильон на мгновение замолчал. – Та музыка… прекрасна. Боюсь только, чтобы оценить ее по-настоящему, нужна полная голова механизмов. Когда их удалили, у меня практически отняли способность ценить музыку. Осталось лишь воспоминание о том, что я ее любил. Словно просыпаешься после чудесного сна и не можешь сообразить, что такого прекрасного тебе привиделось.
Рикассо показал Кильону на кресло – садись, мол, – и вручил ядовито-зеленый напиток, который только что смешал.
– Когда не слушают музыку неописуемой красоты, они задумываются, зачем существуют?
– На Небесных Этажах могут существовать только ангелы.
– Разумеется, но я спрашивал не об этом. – Рикассо передвинул черную шашку: на клетчатой доске еще продолжалась партия. – Подумай, доктор, вдруг ангелы появились в другой зоне, а потом заселили Небесные Этажи?
– Вряд ли, – осторожно ответил Кильон. – Механизмы внутри нас в других зонах не работают. Потому их извлекли, прежде чем я спустился на Неоновые Вершины. Сейчас физиологически я снова превращаюсь в ангела, но без механизмов прежним мне не стать.
– Так дело в механизмах! Кто их создает? И как?
– Механизмы создаются сами, безостановочно копируются и самовосстанавливаются. Ангелы рождаются так же, как недо… обычные люди, просто в крови младенца уже присутствуют механизмы, унаследованные от матери.
– Получается, вы понимаете сущность этих механизмов настолько, чтобы использовать и извлекать, не убивая носителя, но при необходимости воссоздавать не можете?
Кильону почудилось, что его заманивают в ловушку.
– Нет, не можем.
– Да и зачем вам? Механизмы у вас в крови уже тысячи лет. Они не подводили вас прежде и вряд ли подведут в будущем. Но ведь кто-то их создал.
– В Библии об этом не сказано?
– На этот раз нет. – Рикассо смущенно улыбнулся. – Либо слова облечены в метафору так, что даже я не разобрался. Но суть ясна: ангелы те же люди, но технически усовершенствованные. Они идеально приспособлены для жизни на Небесных Этажах, или так только кажется сейчас, через тысячи лет. Адаптация, разумеется, сыграла свою роль, но ведь не настолько, чтобы такие, как ты, выделились из общей массы. Кто-то, подобный ангелам, наверняка существовал изначально, еще до появления зон. До того как, согласно Писанию, врата рая закрылись и ангелов фактически заперли на Небесных Этажах.
– Еще в Писании сказано, что прежде люди были как дети и жили в два раза дольше, чем мы сейчас.
– Не утверждаю, что постиг все тайны, но у меня есть теория об ангелах. Когда-то они были везде – может, даже господствующей формой жизни. Существовало два вида людей: одни жили на земле, внешностью напоминали меня и биологически мало отличались от современных ройщиков; другие расширили свои возможности полетами и механизмами, которые открыли им ощущения, первому виду непостижимые. Может, каждый сам выбирал, стать ли ангелом или сохранить старую анатомию. А может, выбора и в помине не было. А упасть на землю и превратиться в простого человека считалось наказанием или карой. Ясно одно: даже если ангелы господствовали на небесах, даже если они имели смелость подниматься в безвоздушное пространство над атмосферой, большинство не уцелело на этапе формирования зон. В нашей зоне ангелам и сейчас не выжить, вот большинство и погибло, когда появились зоны. Лишь некоторым посчастливилось оказаться в зоне, годной для существ, которыми они стали. В общем, они благополучно выжили, по крайней мере уцелели, в то время как остальные камнями попадали с небес. Вот почему ангелы живут сейчас на Небесных Этажах – не из-за исключительного сочетания формы и функциональности, а по чистому везению.
– Очередная теория, – кивнул Кильон.
– Это больше чем теория. Во время странствий мы периодически контактируем с наземными торговцами, которые специализируются на древних артефактах. У меня особый интерес к старым костям – в качестве второго хобби я собираю скелеты упавших ангелов. Их обнаруживают во всех частях света. Кажется, они были везде, пока зоны не погубили бо́льшую их часть. – Рикассо остановился и хлебнул из бокала. – Извини, если тебе это слушать неприятно. Обидеть не хочу, я всего лишь интересуюсь прошлым нашего мира. Ангелы – часть загадки, поэтому я усердно изучаю их происхождение. Ничуть не меньше меня интересует происхождение Клинка, или Отдушины, или плотоборгов…
– Я знаю о вашем интересе к боргам, – проговорил Кильон.
– Неужели, доктор?
– Одного из них на моих глазах взяли в плен и посадили в клетку, потом в ящик специально для вас. Я видел, как его выгружали с «Репейницы».
– Тогда ты знаешь мои самые большие тайны. – Рикассо замялся и глянул на часы. Кильон подумал, что, враждебности вопреки, клиношников и ройщиков объединяют хотя бы часы. – Еще не поздно. Хочешь увидеть моих монстров?
– При условии, что они не высосут мне мозги.
– Это вряд ли, уверяю тебя. Сейчас они не опасны. Надеюсь даже, немного пользы принесут.
Они осушили бокалы и вышли из зала. Рикассо что-то шепнул охраннику, и их сопроводили в ту часть «Переливницы ивовой», которая Кильону была еще мало знакома. Пользуясь возможностью покрасоваться, Рикассо несся впереди. Они спустились на ярус ниже, к самому днищу гондолы, и зашагали по темным гулким складам, забитым колоннами ящиков, скрепленных найтовами[9]. Если верить желтым наклейкам, в них хранились расходные материалы и запчасти. Отдельные ящики у дальних стен выглядели такими запыленными, словно их не открывали годами. Количество мертвого груза, который «Переливница» несла так легко, что о нем забыли, свидетельствовало о ее огромных размерах.
Наконец они подошли к помещению в самом хвосте гондолы, – по крайней мере, так показалось Кильону. Рикассо отпер массивным ключом бронированную дверь, за которой была еще одна.
– Осторожность не повредит, – заметил Рикассо, отперев вторую дверь. – Большого вреда они не наделают, даже если выберутся, но мне это выйдет боком.
– Я думал, вы тут главный.
– Так и есть, но у нас предостаточно недовольных, и они не упустят шанса меня свергнуть, – отозвался Рикассо и высоким голосом заканючил: – Он не выполняет свои обязанности. Тратит время на хобби. Не управляет Роем на совесть, а халтурит… И так далее. – Он фыркнул и продолжил нормальным голосом: – То, что я стараюсь ради Роя, им в голову не приходит.
Рикассо привел Кильона не то в воздушную тюрьму, не то в камеру пыток. Окон в помещении не было, висящие на цепи лампы испускали розоватый свет. Вдоль одной стены тянулись клетки, вдоль другой – скамьи, заваленные всевозможными инструментами, от чувствительных и точных до грубых и пугающих. Откуда-то доносился мерный рокот двигателя внутреннего сгорания. Над скамьями безостановочно вращались колеса, оси, провода. Резиновые приводные ремни несли энергию жаждущим ее устройствам и приборам.
– Моя лаборатория, – гордо объявил Рикассо, оглядевшись по сторонам. – Здесь я пытаюсь заниматься… тем, что называю наукой. – Он многозначительно замолчал, изучая реакцию Кильона. – Ты понимаешь смысл этого слова?
– Боюсь, нет.
– Если честно, я удивился бы, ответь ты иначе. В наши дни науку почти не упоминают.
Кильон скупо улыбнулся. Он успел украдкой взглянуть на клетки, и увиденное его обескуражило.
