— Так и теснишься один? — спросил я.
Ложка замерла на полпути. Самостоятельный Лагуна с усилием сглотнул.
— Хватит прятаться. У нас все меняется. Само собой.
— Само собой? Ура.
— В городе бываешь?
Может, Лагуна и выбирался куда-то, как это водится у отшельников, сгоряча объявивших себя вне общества, но всегда при этом к нему стремящихся. Он отвел глаза. Как он здесь, подумал я.
— Пойдем, — сказал Лагуна.
В дупле была целая комната. В углу за грубым столом сидела Мимика. Пламя свечи освещало овал ее лица.
— Я нашел ее там, — сказал Лагуна. — Она даже шла сама.
Девушка с неподвижным лицом смотрела перед собой.
— Я провожу тебя, — сказал Лагуна. — А то ты снова заблудишься.
Лес вдруг кончился. Мы стояли на холме и смотрели на равнину. Вдали угадывались развалины.
— Хотел бы снова оказаться там? — не глядя на меня, сказал Лагуна. — Вернуть все, как было.
Мне показалось, что голос его немного дрогнул.
— Вернуть?
— Нет, ясно, что это невозможно. Но ты понимаешь, о чем я? И мы все, вместе, снова там.
Я в смятении не совсем понимал, о чем речь.
— А я бы сразу. Жаль, что это невозможно. Невозможно, — уныло повторил он.
Мы долго стояли вдвоем рядом. Солнце вставало над равниной.
Я приехал домой, переделав за день все дела. Грузовик подъехал к воротам, и ветви деревьев из-за заборов задевали кузов.
Спустя минуту я уже хозяйничал на кухне, оставляя повсюду по пути свет, по всему дому. Я не торопился укладываться спать.
Возвращаясь домой, я вел себя так, словно завтра меня ничего не ждет. А меня ничего и не ждало. Я давно ничего не планировал, привык жить механически, ни о чем не задумываясь.
Не ожидал я встретить Лагуну. Витамина я видел. Тот жил в столице. Ловелас изменился, представительно поправился, щеки слегка отвисли, и суетиться стал. Раньше он не суетился.
Дверь на улицу сама собой медленно раскрылась. Бабочки вились вокруг абажура на входе.
До исчезновения матери Ореол укатила в столицу и бойко выскочила замуж. Об этом я узнал из открытки. Муж ее, Вариант, был коммерсант — торговец недвижимостью.
Тихоня незаметно появился в доме, шустро сдружился с наивной матерью, всем неизменно глубокомысленно поддакивал, со всеми категорично соглашался.
Входная дверь снова открылась. Я с досадой обернулся, но оказалось, что на пороге стоит Ядро, расплываясь в скупой улыбке и приподнимая шляпу.
— По-моему, у тебя что-то горит, — заметил он. — Нет, я вовремя.
Это было в духе Ядра — врываться среди ночи и начать распоряжаться.
Он принялся с жадностью уплетать мой ужин.
— Я забыл, что ты бездомный, — сказал я.
— Бездомный. Безродный. Бесправный.
— Ты сегодня сам?
В последнее время чемпион взялся сопровождать туристов на рыбалку.
— Да. И одинокий.
Вид у Ядра был усталый. Глаза ввалились. Внезапно отяжелев после еды, он спал на ходу. Я определил его в дальнюю комнату.
У телефона в гостиной я остановился, подумав, как давно никто не звонил мне.
Я был так рад, когда появлялся Ядро. В городке никого не осталось. Все разъехались. Фат в столице. Продает роботов. Устроился. Все сейчас хотят иметь дома специфичную человекообразную игрушку. Раньше все заводили собак, кошек, рыбок, а сейчас поветрие — роботы. Нарасхват идут. Они надежны, а если с ними что-то случится, их не жалко. Они ведь неживые. Стоят они дорого. Робот — дорогая кукла.
Выпить Фат был не дурак. Интересно, как он управляется?
Все в столице. И все преуспели. Там все преуспевают. Не то, что здесь, где все твои наклонности, как на ладони.
А городок стал еще более провинциальным, еще больше зарос садами. Старинные здания в центре обветшали. Топ тоже уехала. Странно, но у меня ничего не осталось, ни одной ее фотографии.
Вот Витамин — он увековечивается со всеми своими пассиями, всегда в обнимку, так, словно каждая — единственная, или, во всяком случае, последняя. На фоне разных достопримечательностей. Неясно, чего в этом больше, беспечности или, наоборот, дальновидности, но я огорчался, что у меня нет фотографии Топ. Наверно, она изменилась. Интересно, какой она стала.
Она не хотела больше оставаться на побережье. В сущности, она была очень одинока здесь, но все равно, когда я останавливался возле телефона, я представлял себе, как он зазвонит, и я услышу ее голос — но этого не происходило.
Подумав, я отключил его совсем — не все ли равно? На кухне всю ночь горел свет.
Утром ветер нагонял облака.
У забора копошился сосед, прозванный Хламом. Глазки у него были запрятаны глубоко.
Опираясь на забор, он, втянув голову в плечи, другой рукой, как клешней, выбирал обнаруживаемый только им мусор. Несмотря на это увлекательное занятие, нас он заметил.
— Куда направляетесь? — спросил он. — А, понятно.
Вот и все. Все ему понятно. Отвечать ему теперь было уже необязательно, но мы все равно остановились.
— Чем это ты занимаешься? — спросил я и сразу пожалел об этом. Словоохотливый сосед только этого и ждал.
— Привожу двор в порядок. Скоро день города. — К праздникам Хлам относился с благоговением. — А вас что, это не интересует?
— Не интересует, — опрометчиво брякнул Ядро.
— Тоже мне, знаменательное событие, — поспешил поддержать его и я, но, странное дело, несмотря на численный перевес, мы чувствовали себя смехотворно неуверенно против и одного такого экземпляра. За его обтекаемым загривком витали липкие призраки обычаев и традиций, слепая мощь двуличного общественного мнения.
И еще. Раздражал Хлам безмерно своей неуемной хозяйственностью. Вечно он тащит, строит, чистит. Ядро терпеть его не мог. Вот и сейчас ему хотелось поскорее двинуться дальше, но мой сосед, продолжая возиться, не отпускал нас, все выспрашивал, приедет ли Ореол, собираются ли брат с сестрой — я не сразу сообразил, о ком это он — посетить вокзал на выставке.
Независимо от ответов, он моментально делал, наперекор всему, свои выводы.
— Да, кстати. Я был у Абсурда, — сообщил он мне. — Там твоя знакомая.
Ядро, недовольный, стал упрекать меня по дороге, что я готов проболтать все утро с первым встречным.
Я испытывал определенную досаду. Меня заинтересовало упоминание Хлама о знакомой у Абсурда. Но я прекрасно знал, что стоит мне этот поспешный интерес проявить, как шкура Хлам сразу начнет лгать и изворачиваться.
Напрямик его спрашивать ни о чем нельзя.
Но при Ядре я все равно не решился бы и на это, тот и так сверлил меня глазами. Погода испортилась, и Ядро в своей потертой шляпе выглядел настоящим изгоем.
За стойкой выносливо маялся старый знакомец Штамп. Заведение у него теперь тихое, никогда в нем больше ничего не происходит. Он не жаловался. Он был в опале, вместо него вообще хотели установить автоматы.
Но нужен он. Такие, как непоседа Витамин, блеснут и исчезнут, а этот безо всяких данных всегда на месте, как на посту, хотя его по-прежнему обсчитывают даже дети.
У радушного Штампа за спиной пришпилены его, Ядра, фотографии в боевой стойке в бытность несгибаемым чемпионом.
Все здесь было, как встарь, даже поверхности отсвечивали полутонами, в отличие от новомодных баров с их яркой, но утомительной обстановкой.
— Эти тоже с утра пораньше, — кивнул Штамп на ограждение из мишуры.
Яркие сигнальные огни не гасли, освещая целыми днями и без того хорошо видные безлюдные пустые строения с мусором.
Ничего особенного там не было: развал, или изъян, как его иногда называли.
Изъян был закрыт афишами, обнесен гирляндами.
У ворот происходила утренняя смена караула. Из машины спрыгнули танцоры в мятых камуфляжах, просторных, будто не по размеру, лениво, как кули, разминая затекшие члены, будто неизвестно из каких далей прибыли.
Ядро изучал их поверх края бокала. Утро уже не казалось ему таким неблагоустроенным.
Интересно, думал я, про какую такую знакомую наплел Хлам? Надо было выудить у него это, задать пару наводящих вопросов, заставить поработать его неусыпную формальную логику.
