человека, что у радиожука судьба в общем-то сходна — обратиться в пепел, когда ты становишься не нужен…»
Целых пять минут Гном бесцельно пялился на постепенно тающую черную кучку. И все это время гадал, чем они это сделали? Тем пистолетом, который был пристегнут у девчонки к предплечью, или той штукой, которая имеет целеуказатель?
Так Гном и не нашел ответа на свой вопрос. Через пять минут он просто понял, что остался на крыше совершенно один. И решил: раз задание шефа выполнено, нужно сматываться из этого городка подальше. И побыстрее.
Радист обещал уложиться в пять минут, и он в пять минут уложился. Группы разбежались по экипажам, и каждый сибиряк-безопасник или европеец-спецназовец был снабжен маленькой, меньше мобильника, рацией. Действующей.
Золотых, сменивший мундир на безликую штатскую одежду, занял место в штабном экипаже. Здесь, кроме него, разместились спецы, включая и умельца-радиста, не усидевший на месте Коршунович и офицер-европеец — не то консультант, не то наблюдатель. Золотых не стал вдаваться в детали, кто он и зачем он. Места в экипаже хватило, и ладно.
Гостиница «Централь» располагалась в нескольких минутах неторопливой езды от управления. Экипажи с группами захвата по замысловатым траекториям схватили в кольцо весь неправильной формы квартал.
Наверное, в каждом городе есть место, именуемое «Пять углов». «Централь» стоял именно в таком месте. Порталом на площадь, где сбегались к памятнику Плисецкому пять дорог.
Штабной экипаж остановился перед площадью, напротив парадного входа в «Централь». Золотых глядел на мониторы. Приятно было видеть, как блаженно покидают экипажи все три группы плюс внешнее прикрытие, как разбегаются по условленным маршрутам. Как с крыши на невидимых с такого расстояния мономорфных нитях паучками спускаются на балконы спецназовцы, как отсекает прохожих внешнее оцепление, как проходят сквозь турникет на входе Чеботарев с ребятами, будто нож сквозь масло. Как лбы-европейцы прикладами иглометов сгоняют в кучу ершистых охранников из агентства «Стена», как прижимают к стенам некстати встреченных постояльцев, как занимают лифт, лестницы и этажи.
И все это молниеносно, отточено и согласованно. Залюбуешься просто.
В эфире слышались только краткие ремарки:
— Выход взят, поднимайтесь.
— К стене! К стене, я сказал!
— Шенер, здесь дети!
— Уведи их! Наружу, от греха…
— Балконы? Что балконы?
— Уже все, по трое на каждом.
— Вася, что твои москиты?
— Ханмуратов в двести четырнадцатом. Как поняли? В двести четырнадцатом! Триста седьмой пуст, пуст триста седьмой.
— Понял, понял, триста седьмой не трогаем. Иркутск, по схеме два! Трое по ближней лестнице, трое по центральной.
— Схема два, отрабатываем…
— Вася, в двести четырнадцатом сколько народу?
— Как минимум трое. Надо понимать, Варга, Ханмуратов и стюард… Как его?
— Феоктистов.
— Хлопцы, запомните: первым Варгу. Он постарше и кучерявый.
— Этаж блокирован, седьмой, слышите?
— Понятно, тендер пошли… Да по ковру, болваны, по ковру! Ботинками не грохочите!
— На пол! На пол, придурок!
Звук выстрела.
— А-а-а!
Еще звук выстрела.
Золотых заволновался:
— Что там за стрельба?!
Голос с европейским акцентом тотчас объяснил:
— На первом этаже в одном из номеров вор орудовал… Ему ногу прострелили.
— Спеленайте его! — велел Золотых. — Разберемся потом, что это за вор…
— Как это ему ногу прострелили? — удивился Коршунович. — Из игломета?
— Из огнестрелки, — проворчал Золотых. — Спецназ пользуется огнестрелкой…
— Степа, — позвал Золотых. — Вы где? Начинать пора, Варга в номере, и Ханмуратов там же.
— Начинаем, Семеныч! Третья группа, как вы?
— На исходной, — доложил европеец.
— В двести сорок четвертом — только двое, — сказал радист, повелитель москитов.
— Ждать некогда. Мы начинаем, Семеныч?
— Давайте.
— Первая, вторая, третья! Пошли!
Герасим пробует ручку двери двести четырнадцатого номера. Дверь открывается; видна пустая квадратная прихожая и три дверных проема. Одна из дверей закрыта.
Безопасники стремительно врываются в номер; Герасим — налево, Михеич — прямо, Богдан По — направо, Нестеренко и Шелухин — вместе налево, Чеботарев — прямо; следом россыпью спешат иркутские во главе с Шереметом.
Налево — кабинет, там двое. Один сидит за столом у окна (Варга), второй (Ханмуратов) в кресле напротив. Едва в комнату врывается Герасим, Ханмуратов вскакивает и молниеносно вытаскивает оружие, какое — не рассмотреть, изображение скачет. Но от балконной двери на него кошкой прыгает спецназовец и вместе с Ханмуратовым валится на пол. Герасим с иглометом в руках вскакивает на стол, наставляет его на Варгу и орет: «На пол! На пол, руки за голову!» — после чего пинает Варгу в плечо. Тот падает с кресла, вытягивается на полу и послушно закладывает за голову обе руки. На каждого наседают минимум по трое, у Ханмуратова оружие уже отобрано.
На соседнем мониторе видно, как Михеич вышибает из рук стюарда поднос с кофейником; лицо у стюарда удивленное.
Третий монитор показывает сущую свалку: это спецназовцы берут боевиков-ашгабатцев. Там слышна стрельба, и один из спецназовцев уже неподвижно лежит на полу. Золотых не успевает следить за всем одновременно. Когда он снова переводит взгляд на первый монитор, раздается голос Чеботарева:
— Первая, вторая — закончили, все упакованы, жертв нет.
Немедленно отзываются и спецназовцы:
— Третья — закончили, оба взяты, у нас один парализованный.
Все. Операция завершена, и, похоже, успешно.
Как приятно с облегчением вздохнуть…
Золотых устало провел ладонью по лицу. Вот ведь напасть: просидел всю операцию перед экраном, а каждая мышца болит, будто он сам сигал по столам и вязал ашгабатцев. Нервы. Все нервы проклятые…
— Быстро! — похвалил Коршунович. — Просто блеск. Поздравляю, Семеныч!
Золотых поднялся и вышел наружу. Перед штабным экипажем телеграфными истуканами торчали дюжие ребята-спецназовцы из оцепления.
— Пошли, Палыч, — сказал Золотых. — Потолкуем с этим Варгой…
— А разве не лучше в управе? — усомнился Коршунович.
— В управе — само собой. Но и тут пару слов сказать обязательно надо. Неужели это ТЕБЕ нужно объяснять?
Коршунович послушно вышел, и офицер-спецназовец тоже увязался следом.
Пока они пересекали площадь, двоих боевиков уже вывели и грузили в экипажи без окон.
На второй этаж Золотых поднялся пешком, по лестнице. Коршунович не отставал, а офицер задержался около своих гвардейцев в холле.
Вскоре достигли полуоткрытой двери с номером 214, приживленным к гладкому покрытию. В номере было людно; Варга и Ханмуратов снова сидели в креслах, но теперь — рядышком, перед столом, и на каждого были нацеплены наручники. Чеботарев нервно курил, спецназовцы кучковались на балконе; Герасим с Михеичем копались в ящиках стола, а Нестеренко пристально изучал чьи-то документы.
Чеботарев, пуская дым в сторону, тоже периодически заглядывал в документы.
— Так-так, — сказал Золотых с порога. Оба пленника одновременно взглянули на него. — Здравствуйте, господа.
— Вы — старший? — миролюбиво спросил Варга. — Так ведь?
— Ну, допустим, так, — не стал запираться Золотых.
— Не соблаговолите
