Мне кажется, что погибли все и в живых остался я один. Ночами мне снились люди, остервенело разрывающие трупы. Пусть Бог, если он есть, накажет всех причастных к этому бесчинству и издевательству над людьми. Пусть он упокоит души невинных жертв!
Читать дальше было невозможно.
Отложив желтые листы, Крикунов попытался представить себе тех, кто отправлял людей в лаун, не задумываясь о последствиях. Наверное, они были обычными людьми, которые имели матерей й отцов, с нежностью относились к своим женам, боготворили собственных детей. Однажды, еще в бытность на Материке, Крикунову довелось читать книгу о репрессиях тридцатых годов. В книге имелось много фотографий следователей, судей и работников лагерей, в которых сидели жертвы. Его тогда поразили эти фотографии. Не монстры были на них, обыкновенные люди, в чьем облике проглядывали совсем Человеческие слабости и пристрастия. И трудно, совсем невозможно было понять, почему так неистовствовал, круша ребра жертвам, Рюмин, почему так иезуитски залезал к ним в душу Агранов и вообще почему все было именно так, а не иначе?
И вообще, почему дело во имя благих целей всегда заканчивается кровью и горем, почему революция всегда пожирает своих детей? Долго думать об этом было просто глупо, слишком умным Лев себя никогда не считал, так, обычный человек, не гений. Об этом такие светлые умы задумывались, но никто ведь не дал однозначного и единственно верного ответа. Обычные суждения и рассуждения. Те, кто мог дать ответ на этот допрос, давно уже лежали в могилах и потому безмолвствовали, остальные говорили, но все это было простым словоблудием. И все потому, что не опиралось на факты.
Один из первооткрывателей лауна Александр Староверов жил в небольшом коттедже почти в центре Поселка. Старик давно отошел от дел, но натура у него была деятельная, поэтому он постоянно что-то делал в Совете — то подготавливал запросы на необходимое оборудование, то анализировал записки поисковиков, да мало ли текущей и несложной работы могло найтись для отставника в Совете Района?
Ветеран освоения Района был дома.
— Я по делу, Александр Николаевич, — сказал Крикунов. — Да хоть без дела заходи, — приветливо сказал Староверов. — А то ко мне редко заходят, наверное, я всем в Совете надоедаю. Старость, Лева, ты уж позволишь мне тебя на «ты» называть? А старость — это почти всегда одиночество. Друзья умирают, дети, у кого они есть, разлетаются в разные стороны, им не до тебя, у них собственные проблемы.
Крикунов вошел, уселся в кресло у стола. Ему до старости было далеко, одиночество ему не грозило, разве что заплутает в джунглях Лауна. Но он старика понимал, поэтому и спросил:
— Александр Николаевич, а вам не хотелось вернуться? Староверов усмехнулся.
— Куда? — спросил он.
— Как куда? — не понял ответа Крикунов. — Туда, конечно. Все-таки что-то у вас там осталось, не могло не остаться!
— Ничего не осталось, — после долгой паузы сказал Староверов. — Если у меня что-то и было, то здесь. Я ведь загремел в девятнадцать. В сороковом году. Ага, во второе заселение попал. Отца у меня не было, а мать умерла года через три после моего ареста. И что у меня там могло остаться? Дом? Так нет его, дома. Родственники? Я их не помню, и они меня тоже. О чем мне с ними разговаривать? Что мы могли вспомнить? Невесты у меня не было. Друзья… Так они здесь появились, в Районе. Вот и получилось, что все у меня здесь, а там ничего не осталось. Знаешь, я уже не вспоминаю, у меня даже прежних воспоминаний не осталось.
— И никто не возвращался?
— Почему? — Старик улыбнулся. — Серега Думачев. Въехал, говорят, в Кремль на белом коне. Героя получил, пенсию персональную. А потом он мне письмо прислал. — Староверов почему-то кивнул в угол комнаты. — Писал, что сожалеет о возвращении, что никому мы там не нужны. Прожита жизнь, Лева, прожита. И не о чем жалеть. А главное — незачем.
— Всю жизнь… — пробормотал Крикунов, поймал взгляд старика и залился густым румянцем. — Извините!
— Да нет, ничего. — Староверов поднялся, ушел на кухню и принес два стакана горячего чая. — Всю жизнь, говоришь? Так ведь это и хорошо. Я себя здесь свободным почувствовал. Тогда ведь мы даже не гадали, куда попали. Был такой у нас из Воронежа, он писателя Язвицкого читал, так он нам все втолковывал о других измерениях. А нам тогда какая разница была? Живы — и это главное. Живы и свободны.
Крикунов осторожно попробовал чай, сделал маленький глоток.
— Как же свободны? — задиристо и недоверчиво сказал он. — Вас же сюда прямо из лагеря… И что, не было никакой охраны?
Староверов печально улыбнулся.
— Была, — сказал он. — Поначалу. Такая охрана была! Только этот мир, Лева, очень специфический, он ведь для лагерей не приспособлен. Не выживала здесь охрана. Назад-то никто не возвращался, не положено их было возвращать. Те, кто поглупее, тот быстро погиб, умные — к нам примкнули.
— И что, других никто не присылал?
— Присылали. — Староверов спокойно прихлебывал чай. — Даже один начальник лично прибыл. С обстановкой знакомиться. Легковую машину с собой притащил, думал по лауну разъезжать со всеми удобствами. А как до него весп добрался, так срезу всякие проверки и прекратились. Начальника-то они назад вытащили. Наверное, те, кто его вскрывал, очень удивились начинке. Ну и кончилось все постепенно. Поручили одному из наших, Сургучеву, кажется, реляции об освоении наверх посылать. А дальше мы тут сами управлялись. Ты еще не привык. Это мир страшный. Страшный, но не злой. Там люди были куда злее. А злые люди в страшном мире не уживаются, они там живут, где их боятся.
Он помолчал.
Знаешь, я вот что последнее время думаю. — На лице старика мелькнула улыбка. — Самое интересное заключается в том, что, если бы нас сюда не загнали силой, мы бы добровольно сюда полезли. Кто науку двигать, кому приключения пришлись бы по душе, а иные и просто — чтобы только не там. Здесь себя человеком чувствуешь.
— Почему?
— Откуда я знаю? — задумчиво сказал Староверов. — Ситуация так складывается. Здесь ведь все на взаимном доверии построено, товарищество — не пустая фраза. Лаун отсеивал. Альтернатива была небогатая — либо живешь в коллективе, либо отправляешься на тот свет. О возвращении на Материк тогда и мечтать не стоило, у каждого за спиной не крылья, а солидные срока, а при необходимости и довесок могли бросить. И потом, кратник в отношении нас в одну сторону работал. Даже когда мы здесь без охраны остались. Это здесь мы были без охраны, а там-то нас продолжали охранять, и крепко.
