- Я буду вести счет твоим рубцам, Марга, - улыбнулась Амальда. - Шрамы воительницы - это лицо ее памяти, карта ее мужества.
Пинта, поколебавшись, сказала матери:
- Я больше не воительница, Ама. Я видела столько смертей, что достало бы на двадцать воинов, хотя моя рука поразила лишь одного, да и того только в бедро. И все же я принесла ему смерть, как если бы во мне таилась какая-то зараза.
- Но как же... - побледнела Амальда.
- Я приняла решение, Ама. Не принимай это как укор, но в Сестринскую Ночь я скажу, что хочу воспитывать детей, как Марна и Зо. У меня это хорошо получается, и мои услуги не будут лишними, раз в хейме появилось столько новой ребятни.
Амальда хотела сказать что-то, но Кадрин удержала ее:
- Не надо, Амальда. Есть шрамы, которых мы не видим, и заживают они медленно, а то и вовсе не заживают. Я знаю. У меня самой есть такие.
- Ты устала, дитя, - кивнув, сказала Пинте Амальда.
- Да, матушка, устала, но не поэтому так говорю. Видела бы ты их, всех этих красивых, сильных женщин Ниллского хейма - сестер, что лежали плечом к плечу. Дженна поставила мою койку между кухней и залом, чтобы я могла проститься с ними. Она сказала - и эти слова навсегда останутся со мной, - что мы должны запомнить их. Ведь если мы забудем, то будет так, ровно они погибли напрасно. Сестры, плечом к плечу. - Пинта отвернулась, глядя в стену, словно видела что-то на ней, отстранила от себя миску и заплакала.
Амальда села к ней на постель, гладя ее кудрявую голову.
- Как скажешь, сердце мое. Как скажешь, дитя, которое я носила под сердцем. Ты всегда была упрямицей. Успокойся и усни. Все хорошо.
Пинта обратила к ней полные слез глаза.
- Нет, Ама, ты не понимаешь. Никогда мне уже не будет хорошо - вот в чем беда. Но я посвящу свою жизнь тому, чтобы оберегать маленьких, - пусть они не испытают того, что испытала я. Ох, Ама... - Пинта села и обняла мать, несмотря на боль в спине, - крепко, словно навеки.
ПЕСНЯ
Баллада о Белой Дженне
Волны стонали, ревел прибой,
Тридцать и три отправились в бой.
Стрелы остры, а рука легка
Сестры пошли против злого врага.
Светлой ведомые Дженной.
Сияла луна, пылали костры,
Духом крепились тридцать и три.
Дженна вскочила на груду камней,
"Сестры, - вскричала, - бейтесь смелей.
Во имя Великой Альты!"
Кровь перед битвой - жарче вина.
Тридцать и три стоят, как одна.
Дженна клянется: "В последнем бою
Я отвоюю землю свою.
Во имя Великой Альты!"
К морю, где бьется волна в берега,
Сестры ушли, чтобы встретить врага.
Но стрелы летят, и недели летят
Тридцать и три не вернулись назад.
Светлой ведомые Дженной.
Но в новолунье приходит срок.
Вновь слышится клич тридцати и трех,
И кони храпят, и звенят мечи,
И пламенем белым горят в ночи
Светлые косы Дженны.
ПОВЕСТЬ
Ванна успокаивала - Дженна даже заснула ненадолго в горячей ароматной воде. Ее распущенные белые волосы плавали вокруг нее, словно блеклые водоросли.
Петра, зажав в руке прядку, легшую ей на грудь, ждала, когда же Дженна заговорит, и, наконец, не выдержала:
- Какая она, ваша Мать Альта? Я ведь буду учиться у нее. Дженна открыла глаза, обращенные к стропилам крыши. Она долго не отвечала, и молчание натянулось между ними туго, как веревка.
- Твердая, - сказала она, наконец. - Непреклонная. Точно камень.
- Хейм нуждается в прочном камне, чтобы стоять на нем, - заметила Петра. Дженна не ответила. - Но о камень можно и ушибиться. Наша Мать всегда говорила, что жрица должна быть не камнем, но водой, которая набегает и отступает. Наша Мать Альта...
- ...Мертва, - завершила Дженна. - И я тому виной.
- Нет, нет, Джо-ан-энна. Ничьей вины тут нет. "Нет вины, нет и кары", всегда говорила Мать Альта. И об Анне она мне рассказывала. Жрица должна знать наизусть все пророчества. Если Анна - это ты...
- А так ли это?
- Я верю, что да.
- Веришь, но не знаешь наверное?
- Я буду знать лет через сто. Буду знать завтра.
- Это еще что такое? Все жрицы вечно говорят так, что ничего не поймешь. Дженна плеснула водой на Петру. Та протерла глаза.
- Так Мать Альта говорила. Это значит, что мы должны заботиться о настоящем и предоставить отвечать на вопросы тем, кто придет после нас. И я в это верю.
Дженна встала. Вода доходила ей только до бедер, и тело, окутанное тонкими белыми волосами, точно светилось в полумраке.
- Хотела бы я верить так, как ты. Хотела бы знать, во что мне верить.
Петра встала тоже, по пояс в воде.
- Дженна, пророчество только намекает, оно не говорит ясно. Его можно будет разгадать лишь долгое время спустя. Мы, ныне живущие, должны читать его вприщурку.
- Так говорила Мать Альта.
- Не просто говорила, Дженна, - она произносила это не устами, но сердцем. Если ты вправду Анна, тебе предстоит совершить многое. Но если ты не она, ты все равно должна это делать - ведь то, что суждено, случится, веришь ты в это или нет. Хеймы нужно предостеречь, и твой хейм в том числе.
Дженна сильными руками выжала воду из волос, быстро заплела их, перевязала косу лентой и перекинула через плечо.
- А я-то надеялась отложить это. - Что отложить?
- Разговор с камнем.
- Я ведь тоже буду там, Дженна, - и стану водой, которая точит камень. Вот увидишь.
- Вода, которая точит камень? Это хорошо.
Они переоделись в чистое и рука об руку вышли в зал. Но горячая вода отняла у них последние силы, и они, едва успев добраться до Дженниной кровати, повалились на нее и уснули. Дженна проснулась только раз за весь день, когда Амальда пришла будить их, но не стала и только перенесла Петру на кровать Пинты
Амальда беспокойно ерзала, ожидая, когда заговорит Мать Альта, и жалея, что теперь не ночь и Саммор нет с нею. Она объяснила жрице, что девочки устали, и рассказала обо всем вместо них. Рассказ ее был краток. Амальда не все знала и не все понимала, а то, что знала, изложила без обычных воинских прикрас, полагая, что сейчас главное правда, а не сочинительство. Мать Альта выслушала ее с закрытыми глазами - дурной знак - и то кивала, то качала головой по одной ей ведомым причинам. Амальда не могла сказать, прогневана жрица, опечалена или довольна, - ясно было только, что она судит о рассказанном по-своему. Мать Альта всегда судила по-своему, и решения, которые она выносила после, были все равно, что высечены на камне. Амальда этих решений никогда не оспаривала - не в пример таким, как Катрона, которые частенько пререкались со жрицей.
Дыша в лад с Матерью Альтой, Амальда пыталась припомнить заветный стих, чтобы успокоиться, - но в памяти возникали только строчки из "Скачки короля Крака" да страдающее лицо Пинты.
