То же самое происходило и во время прошлых встреч – сначала они кувыркались в постели, и Илама начинала думать, что уж в этот раз «благородный господин» точно пришел к ней, но потом, когда покупная любовь заканчивалась, к нему неизменно являлся гость, обычно тот самый неприятный кожевенник. Иногда вместе с ним приходили еще люди. Мужчины садились за стол и напрочь забывали про нее. Ну, не то чтобы совсем. Они поглядывали на нее с обычным интересом самцов, не более того, а вот Саргамо вел себя так, словно и вовсе не замечал ее присутствия. Так, скользнет случайно взглядом, раз, другой – и все.
Конечно, она обижалась и вот так же, как сейчас, кляла себя за глупые фантазии.
«Ну вот, а ты навыдумывала себе невесть что! Сейчас тебе, такой богатенький и чистенький аристократик попрется в Мусорный квартал на Веселую улицу ради какой-то шлюхи! Ты права, у него просто какие-нибудь дела здесь. Побрякушки у портовых воров скупает, например, а кожевенник – посредник. Или хочет подсидеть мастера, говорят, они там, в Ложе, грызутся посильнее восьминогих шао в банке. Здесь же Саргамо собирает слухи: в Мусорном квартале много тайн припрятано. А может, просто встречается со своими людьми, чтоб не привлекать внимания. Заодно и побаловаться есть с кем».
Сама того не подозревая, Илама в своих предположениях оказалась недалека от истины.
Не сказать, чтобы любопытство грызло ее со страшной силой, но девушка твердо пообещала себе, что в этот раз обязательно прислушается к разговорам Саргамо, постарается узнать, в чем же причина столь частых визитов на Веселую улицу.
Ей не повезло с характером – для простой уличной девки она была слишком умна и слишком эмоциональна. Первое помогало замечать многое из того, на что люди обычно не обращают внимания, зато второе мешало делать правильные выводы. Повинуясь силе чувств, она иногда многое преувеличивала. И не задумываясь, чем может быть вызвано странное двойственное отношение к ней Саргамо, Илама видела в нем то холодное равнодушие, то пылкое влечение. Иногда она даже пыталась убедить себя, что блистательный аристократ влюбился в нее. Конечно, такие истории случаются только в песнях да старых легендах, но ведь случаются же!
Она радовалась его появлению, потом отдавалась наслаждению, потом, заметив холодок отчуждения, клялась, что никогда больше… Проходил день, она приказывала себе забыть обо всем, выкинуть из головы девичьи мечты о могучем светловолосом северянине. Но через несколько дней он появлялся снова, и все начиналось сначала.
Со времени их последней встречи она уже почти не могла думать ни о чем другом. Каждый день, выходя на свое обычное место, девушка ждала прихода Саргамо, выглядывала знакомую фигуру. Два раза даже проигнорировала постоянных клиентов – мелких портовых чиновников, – за что получила в ответ не один злобный взгляд. А потом еще и насмешки от Килии:
– Что, подруга, все ждешь своего аристократика? Нет, платит он, конечно, хорошо, но ведь на нем одном Поднебесный Свет не сошелся! Других тоже привечать нужно, а то в следующий раз не придут. Сегодня я твоих лысеньких прибрала. А если бы и я, и Сансара были заняты? Кто бы их обслужил? Боюсь, что эти наглые шлюхи – Янгира и Юсса. А они только и ждут, чтобы наших клиентов перехватить.
Илама отмахнулась – подруга любила поворчать. Но беззлобно, для видимости.
А сегодня Саргамо опять расстилает на столе какие-то свитки, вон прислужнику даже поднос с вином негде поставить. И толстой Бреде сказал, что гости будут.
«Надеюсь, в этот раз он не захочет меня в подарок отдать, – подумала девушка. – Хватит. Пусть лучше Килию зовет, уж она-то рада будет! Вприпрыжку прискачет».
– Подать что-нибудь еще, господин?
Хитрый прислужник давно уже просек: стоит задать кину Саргамо этот вопрос, как на пол тут же летит медная денежка. Особенно сейчас, когда господину не терпится завалить свою девку. Любая помеха его раздражает. Значит, постарается побыстрее избавиться от чересчур услужливого слуги.
Так и получилось.
– Нет, проваливай! – грубо рявкнул аристократ, кинул монетку и чуть ли не пинком вытолкнул парня за дверь. – Закрыл ее и повернулся к Иламе: – Я скучал, – честно признался он, притянул девушку к себе и начал медленно раздевать.
Она прикрыла глаза.
Обычно она сама скидывала одежду и набрасывалась на мужчин – так полагалось по роли. В объятиях продажной девки не все чувствуют себя уверенно, приходилось брать инициативу на себя.
Но Саргамо хотел делать все сам. Раздевать, купать, вытирать, носить на руках.
«Что у него за дурацкий пунктик насчет чистоты?! Как будто я никогда не моюсь, или от меня разит, как от пьяного матроса! Да я третьего дня в термах полночи проторчала! Аристокра-ат… Будто не видала я вашего племени. Пухлогубые молокососы с гербами пахнут не лучше подзаборного попрошайки. Разве что пытаются отбить запах благовониями. Только хуже получается».
Сильные пальцы уверенно развязали поясок, сняли накидку, стянули через голову рубаху. Потом Иламу подхватили на руки и осторожно опустили в воду. Когда ступня коснулась дна, девушка присела, чтобы оказаться в тепле по плечи, и блаженно зажмурилась.
«Хорошо, что она не видит меня сейчас, – подумал Свен. – Мигом бы все поняла. У слабого пола на это дело нюх, что на Земле, что, похоже, здесь, на Надежде. Она и так подошла слишком близко».
Чего скрывать, Илама нравилась Хеглунду. Нет, не экзотической женской красотой и не стихийным обаянием опытной дикарки. В ней Свен чувствовал что-то необычное, чего не водилось в ее соплеменниках.
Умение сопереживать? Желание помогать другим? Может быть. Странно, что с такой эмоциональной отдачей она подалась в «ночные бабочки». Впрочем, здесь все возможно. Швед наивно верил, что на Земле она стала бы врачом или, например, воспитательницей. А здесь…
Жуткий мир! В нем все вывернуто наизнанку. Иррабан, местный Колумб, вынужден скрываться от преследования сильных мира сего, изобретатель паровой машины, по докладам Ли, строит ее чуть ли не в тюрьме, а любимая девушка стала заложником его лояльности. Женщина-эмпат продает свое тело пьяной матросне, а бывшие воры и убийцы служат в тайной полиции.
Что-то подобное в разные времена случалось и на Земле, но чтобы все сразу…
Когда Свен дома читал книги по средневековью, эпоха представлялась ему несколько иначе. Благороднее, рыцарственнее, честнее. Квашнин и спецы из аналитического на многое открыли ему глаза, разъяснив, что официальная история далеко не всегда отражает истинное положение дел. И все же ужасы инквизиции, сегуната, конкисты и Столетней войны выглядели… пристойнее, что ли. Но стоило Хеглунду заикнуться о чем-то подобном, как Игорь мгновенно опускал его на землю, рассказав несколько особенно чудовищных эпизодов. И все же он не убедил Свена – швед остался при своем мнении. Все-таки рассказы – они всегда останутся рассказами, а то, что приходится наблюдать, не говоря уже о личном участии, действует неизмеримо сильнее.
