— Ты наносишь удар. — На какое-то мгновение она перестала бояться того, что он может понять ее.
— Нет, ты не поняла. Я их уничтожаю. Я делаю так, чтобы они больше никогда не смогли причинить мне боль. Я их топчу, топчу пока они не перестанут существовать.
— Нет, ты не такой.
Страх вернулся, но уже более сильный. «Питер стал мягче, а ты… Тебя они превратили в убийцу. Две стороны одной медали, но как их различить?»
— Вэл, я на самом деле расправился с некоторыми людьми. Я ничего не выдумываю.
— Я знаю, Эндер.
«А как ты расправишься со мной?»
— Видишь, в кого я превратился? — мягко сказал Эндер. — Даже ты боишься меня. — И он с такой нежностью прикоснулся к ее щеке, что ей захотелось заплакать. Этот жест напомнил Вэлентайн, каким нежным ребенком он был когда-то. Она помнила это мягкое и невинное прикосновение его пухлой детской руки.
— Нет, я не боюсь.
И в этот момент это было правдой.
— Значит, будешь.
«Нет, не буду».
— Ты весь скукожишься, если будешь так долго сидеть в воде. Или тебя проглотят акулы.
Он улыбнулся:
— Акулы уже давно научились оставлять меня в покое.
Но он все-таки решил взобраться на плот. Плот накренился, зачерпнул воды, и спине Вэлентайн стало мокро и холодно.
— Эндер, Питер полон решимости добиться своего. Он достаточно умен, чтобы ждать столько, сколько потребуется. И он всегда будет стремиться к тому, чтобы завоевать власть, если не сейчас, так позже. Я до сих пор не могу решить, хорошо это или плохо. Питер бывает жестоким, но зато ему известно, как взять и удержать власть. И есть все признаки того, что, как только война с чужаками закончится или даже раньше, мир снова может быть ввергнут в хаос, как это случилось перед Первым Нашествием, когда Варшавский Договор отправился в поход за Мировым Господством. И если они попытаются это повторить…
— В этом случае даже Питер мог бы стать лучшей альтернативой.
— Ты открываешь в себе разрушителя, Эндер. И я тоже. Так что Питеру не удалось сохранить свою монополию в этой области, что бы ни думали по этому поводу специалисты по тестам. Но и в Питере есть что-то от созидателя. В нем нет доброты, но он больше не стремится разрушить любую хорошую вещь на своем пути. И как только начинаешь понимать, что власть всегда достается только тем, кто ее жаждет, то сразу же начинаешь понимать и то, что среди жаждущих этой власти есть такие, кто намного хуже Питера.
— С такими рекомендациями я, возможно, и сам проголосую за него.
— Иногда все кажется таким глупым: четырнадцатилетний мальчишка и его сестра, еще ребенок, обсуждают возможные пути достижения Мирового Господства.
Она сделала безуспешную попытку рассмеяться, но было совсем не смешно.
— Но ведь мы не обычные дети, не так ли? Все трое.
— А тебе никогда не хотелось быть самой обыкновенной девчонкой?
Она попыталась представить себя похожей на других девочек в классе. Попыталась представить жизнь, в которой не было ответственности за судьбу мира.
— Это было бы слишком скучно.
— Я так не думаю. — И он растянулся на плоту с таким видом, будто бы мог вот так пролежать на воде всю свою жизнь.
Он сказал правду. В Боевой школе с ним произошла какая-то метаморфоза. Было совершенно ясно одно — он растратил там свое честолюбие. Он и в самом деле не хотел покидать это согретое солнцем озеро.
«Нет, — вдруг поняла она. — Нет, он только думает, что не хочет отсюда уезжать. Но в нем слишком много от Питера. Или от меня. И никто из нас троих не смог бы быть счастлив достаточно долгое время, ничего не делая. А может быть, просто любой из нас не может жить в компании, состоящей только из него самого».
Поэтому она снова занялась прощупыванием его слабых мест:
— Назови единственное имя, которое знает весь мир.
— Майзер Рэкхэм.
— А что, если ты выиграешь следующую войну, как это сделал Майзер?
— Майзер Рэкхэм оказался везунчиком. Он был в резерве. Никто в него не верил. Он просто оказался в нужном месте в нужное время.
— Представь себе, что тебе это тоже удалось. Представь, что ты победил чужаков, и твое имя так же знаменито, как и имя Майзера Рэкхэма.
— Пусть знаменитыми будут другие. Питеру хочется стать знаменитым. Пусть он и спасает мир.
— Я говорю не о славе, Эндер. И не о власти. Я говорю о случайностях, о таких случайностях, как с Майзером Рэкхэмом, который стал тем человеком, который оказался под рукой человечества, когда надо было остановить чужаков.
— Если я здесь, то я не могу быть там. Найдется кто-нибудь еще. Пусть с ним и происходит эта случайность.
Этот тон усталой беспечности привел ее в бешенство:
— Я говорю о моей жизни, ты, эгоцентричный ублюдок.
Если ее слова каким-то образом и задели его, то он этого не показал. Он продолжал лежать на плоту с закрытыми глазами.
— Когда ты был маленьким и Питер мучил тебя, скажи спасибо, что я не сидела в стороне, дожидаясь, когда придут папа с мамой и спасут тебя. Им и в голову не приходило, как опасен Питер. Я знала, что у тебя монитор, но и их я тоже не ждала. Знаешь, что Питер обычно делал со мной за то, что я не давала ему мучить тебя?
— Заткнись, — прошептал Эндер.
Она видела, что его бьет дрожь, и знала, что причинила ему настоящую боль. Почти так же, как Питер, она смогла найти его слабое место и ударить прямо по нему. Она замолчала.
— Я не смогу побить их, — мягко сказал Эндер. — Когда-нибудь я буду там, как Майзер Рэкхэм, и все будет зависеть только от меня, а я буду не в состоянии это сделать.
— Если это не удастся тебе, то этого не сможет сделать никто. Если ты не сможешь их победить, это значит, что они заслужили победу, потому что они сильнее и лучше нас. В этом не будет твоей вины.
— Скажешь это мертвым.
— Но если не ты, то кто?
— Кто-нибудь.
— Никто, Эндер. Я тебе кое-что скажу. Если ты попытаешься и проиграешь, в этом не будет твоей вины. Но если ты не станешь пытаться и мы проиграем, виноват будешь ты. Ты убьешь всех нас.
— Я и так убийца, это не имеет значения.
— А ты и не можешь быть никем другим. Человеческие существа не для того развивали себе мозги, чтобы валяться всю жизнь на озерах. Убивать мы научились в первую очередь. И хорошо сделали, а то давно уже были бы мертвыми. И вместо нас на земле хозяйничали бы тигры.
— Я никогда не мог победить Питера. Что бы я ни делал или ни говорил. Ни разу.
«Итак, все опять сводится к Питеру».
— Он был намного старше тебя. И сильнее.
— Как и чужаки.
Она понимала его логику. Или, может быть, отсутствие логики. Он мог бы победить всех, кого захочет, но в глубине души он знает, что всегда найдется кто-то, кто сможет уничтожить его. И он всегда знал, что его победы были неполными, так как оставался Питер — непобежденный чемпион.
— Ты хочешь победить Питера? — спросила она.
— Нет, — ответил он.
— Побей чужаков. Затем вернись домой и посмотри, будет ли кто-нибудь все еще замечать Питера Виггина. Посмотри ему в глаза тогда, когда весь мир будет любить и боготворить тебя. И ты увидишь в его глазах отступление. И это будет твоей победой.
— Ты не понимаешь, — сказал он.
— Нет, понимаю.
— Нет, не понимаешь. Я не хочу победы над Питером.
— Тогда чего же ты хочешь?
— Я хочу, чтобы он меня любил.
Тут она была бессильна. Насколько ей было известно, Питер вообще никого не любил.
Эндер больше ничего не сказал. Просто лежал и лежал.
Наконец, обливаясь потом и отмахиваясь от атакующих ее комаров, Вэлентайн в последний раз искупалась в предзакатном озере, а затем принялась толкать плот к берегу. Эндер не показывал, что заметил, что она делает, но его неровное дыхание подсказывало ей, что он не спит. Когда они добрались до берега, она вскарабкалась на мостки и сказала:
— Я люблю тебя, Эндер. Больше, чем когда-либо. Независимо от твоего решения.
Он не ответил. Он мог просто не поверить ей. Она поднималась на гору, беспрерывно злясь на то, что ее заставили вот так встретиться с Эндером. И на то, что она в конце концов сделала то, что от нее требовалось. Она убедила Эндера вернуться к занятиям, и он теперь не скоро простит ее за это.
Эндер вошел в дом все еще мокрый после своего последнего купания в озере. Снаружи стемнело, и в комнате, где его ждал Грэфф, тоже было темно.
— Мы едем прямо сейчас? — спросил Эндер.
— Если хочешь, — ответил Грэфф.
— Скоро?
— Как только соберешься.
Эндер ополоснулся под душем и оделся. Он с трудом, но привык к тому, как штатская одежда сидит на нем, но ему все еще не хватало формы и боевого костюма. «Я уже никогда не надену боевой костюм, — подумал он. — Это была игра только для Боевой школы, а с ней я покончил». Он слышал, как в лесу бешено стрекочут кузнечики; совсем неподалеку послышался шуршащий звук автомобиля, медленно едущего по гравию.
