В школе она один раз чуть было не навлекла на них беду, когда учительница истории задала им написать работу, в которой нужно было сравнить взгляды Демосфена и Локка по некоторым из их ранних публикаций. Вэлентайн слишком неосторожно сделала блестящий анализ. В результате ей пришлось проделать титанический труд для того, чтобы отговорить директрису от посылки ее эссе в ту же самую информационную сеть, где была колонка Демосфена. Питер был в ярости.
— Ты пишешь, почти так же, как Демосфен, тебе нельзя печататься. Я сейчас же покончу с Демосфеном, потому что ты выходишь из-под контроля.
Гнев Питера, вызванный ее просчетом, был страшен. Но еще больше он напугал ее, когда вообще перестал с ней разговаривать. Это молчание было вызвано тем, что Демосфен получил приглашение стать членом Президентского Совета по перспективам образования. В Совете Демосфену отводилась роль свадебного генерала, и Вэлентайн была уверена, что Питер расценит это приглашение как их очередной успех. Но его реакция оказалась обратной.
— Откажись, — приказал он.
— Но почему? — спросила она. — От меня ведь ничего не требуется. К тому же они пообещали, что все заседания Совета будут обязательно распространяться по сети, чтобы Демосфен смог сохранить свое излюбленное инкогнито. Такое предложение является публичным признанием заслуг Демосфена, и…
— Радуешься, что тебе удалось забраться туда раньше меня?
— Питер, ты и я — это одно, а Демосфен и Локк — совсем другое. Они выдуманы нами. Кроме того, это предложение вовсе не свидетельствует о том, что Демосфен нравится им больше Локка. Просто у него гораздо больше последователей. И ты знал с самого начала, что так оно и будет. Сам понимаешь, что такое предложение придется по вкусу всем этим многочисленным русофобам и шовинистам.
— Я вовсе не предполагал, что все так получится. Уважаемым человеком должен был стать Локк.
— Он и стал. Настоящее уважение требует более длительного времени, чем просто официальное признание заслуг. Пожалуйста, не злись на меня за то, что я неплохо справилась с тем, что ты сам мне поручил.
Но он все равно злился целыми днями и перестал с этого времени помогать ей писать колонки Демосфена. Он, вероятно, надеялся, что без его помощи качество ее работы резко ухудшится, но даже если так оно и было, этого никто не заметил. И, возможно, он впал в еще большую ярость оттого, что она ни разу не пришла к нему, моля о помощи. Слишком долгое время была она Демосфеном, чтобы нуждаться еще в чьем-либо совете о том, что он должен думать по тому или иному случаю.
Так как ее переписка с другими политически активными гражданами резко возросла, она стала узнавать многие вещи, к которым широкая общественность не могла иметь доступа. Некоторые военные, находящиеся с ней в переписке, иногда, сами того не желая, выбалтывали важные детали, которые они с Питером тщательно анализировали. В результате вырисовывалась завораживающая и пугающая картина активности Варшавского Договора. Они и в самом деле готовятся к войне, к зловещей и кровавой войне на Земле. Демосфен не ошибался, подозревая Варшавский Договор в нежелании следовать обязательствам перед Лигой.
И постепенно личность Демосфена стала обретать свою собственную жизнь. Временами она обнаруживала, что к концу работы в сети она начинает думать как он, разделяя идеи, которые должны были быть ничем иным, как правильно выверенной позой.
Случалось, что читая эссе Питера, она замечала, что ее раздражает недальновидность Локка, его нежелание видеть то, что происходит на самом деле.
Может быть, это вообще невозможно — примерять на себя личность другого человека и не превращаться в того, кем стараешься выглядеть. Несколько дней она с тревогой размышляла об этом, и в результате написала статью, в которой использовала эту мысль в качестве основного тезиса. Она писала, что политики, заигрывающие с русскими с целью сохранения мира, неизбежно кончат тем, что станут всемерно зависеть от русских. Получилась изящная шпилька в адрес правящей партии, вызвавшая массу читательских откликов. И она перестала бояться той мысли, что постепенно превращается в Демосфена. «Как я и ожидала, он оказался умней Питера», — думала она.
Однажды, выйдя из школы после окончания уроков, она увидела Грэффа. Он стоял, опираясь на капот машины. Он был в штатском и сильно располнел, поэтому она не сразу его узнала. Когда он направился к ней, чтобы представиться, она вдруг сама вспомнила его имя.
— Я больше не буду ему писать, — сказала она. — Я не должна была писать то письмо.
— Догадываюсь, что ты не в восторге от медалей.
— Да.
— Давай прокатимся, Вэлентайн.
— Я не катаюсь с незнакомцами.
Он протянул ей бумагу. Это было освобождение от уроков, подписанное ее родителями.
— Значит, вы не совсем незнакомец. Куда едем?
— В Гринсборо, на встречу с молодым солдатом, получившим отпуск.
Она забралась в машину.
— Но Эндеру всего десять. Мне кажется, что когда-то вы говорили, что первый законный отпуск дается в двенадцать лет.
— Он перескочил через несколько классов.
— Значит дела у него идут хорошо?
— Спросишь у него, когда встретитесь.
— Почему я? Почему не вся семья?
Грэфф вздохнул.
— У Эндера свой собственный взгляд на мир. Нам пришлось уговорить его повидаться с тобой. Что касается Питера и твоих родителей, он не проявил интереса. Жизнь в Боевой школе была… интенсивной.
— Что вы имеете в виду? Он что, спятил?
— Наоборот, он самый разумный человек из тех, кого я знаю. Он прекрасно осознает то, что его родители не так уж и жаждут заново раскапывать в себе источник любви, зарытый и забытый много лет тому назад. Что касается Питера… Мы ему даже не предлагали отправиться на эту встречу, так что у него не было возможности послать нас к черту.
Сразу за озером Брандта они свернули с главной магистрали на узкую, петляющую по холмам дорогу, которая привела их к обшитому светлым деревом особняку, стоящему на холме. Одной стороной особняк смотрел на озеро Брандта, с другой было довольно крупное частное озеро.
— Этот дом был построен Медлиз Мист-Э-Рабом, — сказал Грэфф. — Дом пошел с аукциона за неуплату налогов и был по случаю приобретен Международным Флотом лет двадцать тому назад. Эндер настоял на том, чтобы ваш разговор не прослушивался, и я пообещал ему это. Для создания доверительной атмосферы вашу встречу решено провести на плоту, который он сам построил. Но я должен заранее предупредить, что после вашей встречи намереваюсь задать тебе несколько вопросов о том, что было сказано. Ты имеешь право не отвечать, но надеюсь, что ты согласишься нам помочь.
— Но у меня нет купальника.
— Мы об этом позаботились.
— А как насчет микрофона в нем?
— Начиная с какого-то момента необходимо доверять друг другу. Например, я знаю, кем на самом деле является Демосфен.
Вэлентайн почувствовала, как по телу пробежала дрожь.
— Я знаю об этом с момента возвращения из Боевой школы. В мире всего шесть человек, кому известно его настоящее имя. Не считая русских: одному Богу известно, что знают они. Но нас ему нечего бояться. Он может положиться на нашу щепетильность. Точно так же, как я полагаюсь на Демосфена в том, что он ничего не скажет Локку об этой встрече. Взаимное доверие. Мы просто обменяемся информацией.
Вэлентайн так и не поняла, кому оказано такое доверие — Демосфену или Вэлентайн Виггин. Если первому, то она не стала бы доверять им; но если они верят ей, то она, возможно, тоже станет им доверять. То, что они попросили ее ничего не обсуждать с Питером, говорило о том, что они знают разницу между ними двумя. Она решительно отогнала мысли о том, знает ли она сама, в чем эта разница.
— Вы сказали, что он построил плот. Сколько времени он здесь находится?
— Два месяца. Мы думали, что его побывка продлится всего несколько дней. Но видишь ли, он вроде бы не стремится продолжать свое обучение.
— А, так я опять выступаю в роли лекарства.
— На этот раз мы не смогли бы обойтись письмом. Мы просто хотим использовать наш последний шанс. Твой брат нужен нам позарез. Человечество, в страшной опасности.
Вэлентайн была уже достаточно взрослой, чтобы понимать, насколько велика эта опасность. И она уже достаточно долго выступала в роли Демосфена, чтобы без колебаний выполнить свой долг.
— Где он?
— Там внизу, на лодочном причале.
— А где купальник?
Эндер не помахал ей, когда она спускалась к нему с холма, не улыбнулся, когда она вступила на покачивающийся лодочный причал. Но она поняла, что он был рад ее видеть, поняла по тому, как он не сводил глаз с ее лица.
— Ты вырос с тех пор, как я тебя видела в последний раз, — глупо заметила Вэлентайн.
