У Янека после этого чуть закружилась голова, будто его с парашютом вытолкнули из дверцы самолета, а он и не подозревал, что они летят в небе или где-то еще, что может быть небом. Потом он, конечно, пришел в себя, посерьезнел, стал осматриваться осмысленней, принялся готовиться к работе, как ему и продиктовала Гюльнара своим всплеском, но всем было понятно, что до конца он так в себя и не пришел, ему следовало бы походить по Чистилищу, чтобы получше освоиться.
«Нет у нас возможности болтаться тут без толку», – отчеканил ему Блез Катр-Бра, и с ним все согласились. Хотя, когда двинулись в сторону, как надеялся Костомаров, подлинного Ада, Янек довольно серьезно вытащил из своего капитана изрядный заряд решимости и, пожалуй, смелости. Да, это была именно смелость. Блез даже спросил удивленно: «Ты чего трусишь?» Янек отозвался коротким: «Нужно». А на самом-то деле ему требовалось бы этого настроения преодоления гораздо больше, это видели все, даже на башне, определенно видели.
Связь с Вересаевым пока оставалась надежной. Он присутствовал в сознании иномерников словно бы легкая желтая зарница, некое зарево определенности, как восходящая Луна, допустим, и от него поступали обнадеживающие волны умного, ясного понимания всего, что происходило. В общем, пока все было нормально. И все же для верности Виноградова спросила его: «Башня, драться с чудищами придется или обойдемся как-либо?» Будто именно он в этом разбирался лучше, чем пилоты.
А Вересаев довольно сложно, многоуровневым образом думал, размышлял, соображал, что и как у этой пары разворачивается. Они при этом, разумеется, читали-видели, что он думает о них, но также и о тех ребятах, которые ушли в сторону голубого горизонта, к Раю. И все же он нашел в себе достаточно внимания и сосредоточенности, чтобы ответить: «Обязательно придется…»
«Значит, они готовятся», – почти с удовлетворением принял это известие Чолган и для практики подвигал пушками, которыми их параскаф был облеплен теперь сверху и снизу, под днищем.
Лететь на этот раз пришлось довольно долго. Что и как тут, в Чистилище, происходило с расстояниями, никто из них особенно не понимал, да и вообще никто не понимал, но летели, летели… Пока снова, как уже бывало, неожиданно не поняли, что сидят в огромном, циклопическом и даже еще более растянувшемся и перед ними, и вокруг них лабиринте. «Вот здесь они обычно встречаются». Кажется, Чолган решил подготовить второй экипаж. Была в нем за второй, ведомый сейчас экипаж иномерников какая-то опаска. Не слишком-то он на них рассчитывал, больше прикидывал, как сподручнее и надежнее их прикрыть, если драка случится.
«Гюль, будь готова прыгать резво, второй экипаж, тоже учитывайте: летим быстро, если…» Завершить свое ценное указание Костомаров не успел, откуда-то появились чудища, сразу штуки три. Они словно отделились от стен, угадывавшихся за пеленой слепой мути, которая была для Чистилища обыденной.
Второй экипаж и рванул, то ли нервы не выдержали, то ли у них не было подлинного понимания ситуации. И связь между экипажами растянулась, как резиновый шнур, сделавшись длиннее, еще длиннее… Она могла бы вовсе порваться, если бы Гюльнара тоже скачком не подняла напряжение на резонаторах и не догнала своей машиной вторых. «Они же толком не нападали еще, чего вы?» Ответом от второго экипажа было лишь смущенное сомнение. Костомаров заметил: «Зато теперь они набросятся, вы слишком нас обозначили». И это была, к сожалению, правда.
«Все как в жизни», – вдруг объявил Чолган почти торжественно. «Ты о чем?» – «Он сам не знает, о чем он, дуралей!» Что это были за переговоры, никто не понял. Их оглушило такое давление на сознание, будто бы они попали под лавину всего и сразу – звуков, тяжелого и мокрого снега, режущих осколков стекла, горячего взрыва, бухнувшего у каждого в сознании, и ледяного втягивающего в себя простора едва ли не антарктических смертоносных полей, ветра и скользкой пустоты. А может, этот взрыв произошел в сознании лишь кого-то из них, но этого хватило всем, потому что они сейчас были так плотно и тесно связаны, как не бывают вместе даже двойняшки в материнской утробе.
«Они нас окружают, возможно, собираются атаковать», – бодренько так, с некоторым вызовом в голосе высказалась Виноградова. Вот только могла бы и не храбриться, все понимали, насколько ей страшно. Чолган попытался ей каким-то неведомым шепотом при их общности объяснить: «Не надо так бояться, они от этого только стервенеют». Но его тон все равно прозвучал по всему лабиринту громко и отчетливо, едва ли не с эхом.
«Да что же здесь творится?» – поинтересовался Блез, и это каким-то образом, как в горах несильный хлопок в ладоши вызывает ужасающую лавину, послужило началом нападения тварей. Они закружили, заиграли, заискрили даже какими-то своими, невидимыми, но все же ощутимыми сейчас блестками. И бросились в атаку.
Чолган ударил сразу в нескольких направлениях, как ему удалось такое, осталось загадкой. Гюльнара тоже довольно удачно остановила-отбросила трех сине-зеленовато-серых тварей выстрелами из пушечки, которую держала строго перед собой, выпадами точными, будто удары безупречного клинка. Но била она, чтобы расчистить дисколету проход, чтобы освободить пространство впереди! На тех зверюг, которые оказались по бортам или сверху-снизу их машины, она особого внимания не обратила.
«Ты же… рвешься вперед?!» – с возмущением завопил Чолган, но Гюльнара ему не ответила. Она снова била, да так, что любо-дорого было бы посмотреть, если бы хоть кто-то мог ее видеть, а не просто чувствовать ее бешенство, ее жесткий порыв. Все это понимали, ощущали едва ли не самыми кончиками своих нервов и ничего не могли с ней поделать. Она рвалась вперед, как невероятное каменное ядро из огромной пушки, она неслась, словно непреодолимая стихийная силища, и ей некогда было слушать кого-то, кто ее не понимал.
Они прошли через скопление тварей, разметав их в брызги, как сквозь воду, и даже добавили себе скорости, напора, уверенности. Стены вокруг них сошлись в привычные тоннели, чернеющие впереди, как бывало уже, как самый настоящий вход в Преисподнюю. И Гюль ринулась в черноту легко, без малейшего сомнения, словно она была сейчас уверена в собственном бессмертии. Это казалось почти таким же неожиданным и даже страшноватым, как стены, которые, извиваясь, обтекали ее движение, ее прорыв, и уводили… Куда?
Твари отстали. Кто-то едва слышно, на грани понимания, откомментировал: «Ну вот, значит, и твари эти боятся здесь появляться».
А потом, как было уже однажды, их охватил оранжево-жгучий свет, он и вывел их из долгих и длинных ходов, ограниченных стенами. Они оказались на иной стороне лабиринта, где было почти светло, и они двигались в этом свете по инерции, без заметных усилий, подаваемых на полетные движки, но теперь их полет во всем этом огромном и беззвездном пространстве казался чем-то вроде движения ползущей по необъятному миру улитки. И возникала странная идея: сколько ни добавляй мощность на резонаторы, это все равно окажется бесполезным. Они именно ползли, и изменить-ускорить это их, с позволения сказать, перемещение не были способны никакие изобретения человечества, никакие доступные им мощности и никакие их напряжения пси. Здесь, как почему-то казалось, малыми были бы и энергии, сравнимые с энергией Солнца или даже других, мощных и больших звезд.
