Он наклонился над кормушкой. Корм засыпали недавно… Вспомнились рассказы Хиранэ…
— Я знаю, какой это яд.
Фея начала ржать и метаться — и скоро ее не стало.
— Ее-то за что? — тихо и грустно спросил. Спокойно. А того, кто за лошадью ходил, уже вытолкнули вперед. Стоял — цвета ивового листа, серо-зеленый.
— Это ведь не ты сделал. Ты лошадей любишь. Кто здесь был?
— Никого…
— Жаль… Может, попробуешь вспомнить?
Видимо, что-то есть в голосе. Потому что память возвращается сразу:
— Девочка… — язык едва слушается.
— Зачем?
— Скучно… было… она хотела только взглянуть на лошадь — о ней по всему Островку говорят…
— Как глупо. Ты бы хоть посмотрел, что она делает.
— Ведьма… Глаза отвела… — обреченно выдавил конюх.
— Ведьма?
Он поворачивается и уходит. Коротко, через плечо:
— Найдите ее. И приведите ко мне.
На счастье или несчастье, повелитель не сильно занят сейчас. Прошения какие-то смотрит — при нем секретарь.
— Что-то случилось? — а голос, хоть и невозмутимый, все же немного меняется. Не каждый день здесь без приглашения появляется Йири — мягко сказать, не каждый. Секретарь стоит, полуоткрыв рот — так и не дочитал письма. И растерян. Его отсылают небрежным поворотом кисти:
— Закончим потом.
И к Йири, без досады, скорее, с любопытством:
— Говори. Ты же не так просто явился?
Хмурится, узнав про Фею.
— Это уже наглость.
— Это ведь не случайность, мой господин.
— Конечно же, нет. И чего ты хочешь?
Тот опускается на колени:
— Простите… Я должен был следить лучше.
— Фея — твоя. Хорошая лошадка… жаль, — и, подумав: — Не хуже найдем. Но это уж слишком.
— Что же теперь?
— Твоя потеря, ты и решай. Посмеют ли тебя не послушать? Или оставишь все как есть? Примешь, как с тобой обошлись?
— Не со мной на этот раз. Я уже приказал найти девочку. Но я не хочу знать, кто за этим стоит. Потому что простить не смогу.
А потом глухо, чужим голосом:
— Отпустите меня.
— Вот как? И куда ты пойдешь, сокровище мое?
— Вернусь к себе.
— А где твой дом? — спрашивает с насмешкой.
— В деревне на севере, — в первый раз говорит это.
— Про север я знаю. Деревня, значит? А если вся твоя родня уже умерла?
— Еще куда-нибудь…
— И чем займешься? Тяжелой работой… или более легкой?
Не отвечает
— Чудесно. И ты хочешь просто взять и уйти? Тут, наверху, тебе не понравилось? Надоело? Будешь вечерами рассказывать сказки обо мне деревенским детишкам?
И обрывает насмешки, поняв, что и у Йири есть свой предел. Пока еще есть.
— Я предлагал тебе уйти. Помнишь? Ты отказался. Теперь — нет.
— А если я все же покину Островок? — голос неожиданно легкий, парящий какой-то.
— Ты этого не сделаешь, — улыбается Благословенный. — И не потому, что боишься расправы. Просто не уйдешь, если я говорю «нет».
…Он поднимается, плавно отводит волосы ото лба. Складывает руки в жесте полного подчинения. Спрашивает:
— Докладывать ли вам, что я узнаю о виновных в гибели Феи?
— Конечно. Сам справишься?
— Да. Могу ли я сам решать, что с ними делать?
— Разумеется. И выберешь себе новую лошадь.
— Ваша воля, мой повелитель.
Сидел, сложив руки на коленях, спиной к окну — солнце светило сзади, и нельзя было толком разглядеть лица. Говорил негромко. По зеленому шелку плавали веселые блики и тени, такие же, как на широких листьях растений возле окна.
Легче стало, когда увидел девчонку — не маленькая уже, пожалуй, четырнадцать будет. Дура… от таких слов отвык уже — а по-другому не назвать. Сразу, с порога — в слезы:
— Я ничего не знаю! Она похожа на Соэн…
— Не знаешь о чем?
Девчонка совсем теряет голову и захлебывается плачем:
— Пожалуйста, простите мою госпожу!
— Не хотел бы я иметь таких слуг, — задумчиво говорит Йири. — Теперь уж говори все.
А она не знает даже причины. Хотя госпожа — считай, старшая сестра для девчонки. Кто же так с сестрами поступает?
Свет переливается на держащем рукав браслете. Другой — в тени.
…Та была подругой одного из сыновей осужденных… Глупо. Глупость человеческая петлю затягивает — и у него на горле. Сначала — те двое. В чем он провинился? А теперь эта женщина посчитала виновным его. Может, и так. Но за что — Фею? Ах, да. Она всего лишь животное. А для Благословенного, например, эта женщина — всего лишь стоящая внизу. А сам повелитель — для Неба.
Все равно теперь.
Сумерки уже. По листьям ползет туман. Живой, шевелится, сворачивает щупальца клубочками или обвивает кусты. Тихо. Влажный звук меди — отмерили время. И снова тихо.
— Что ты считаешь справедливым взять за жизнь твоей лошади?
— Ничего мне не надо. Но… простая вышивальщица, пусть мастерица. Каждому позволено свое. Моей воли нет — есть ваша. За пренебрежение — пусть ответит она одна.
— А девчонка? И конюх? Они тоже виновны, хоть и по-другому.
— Та — просто дурочка. Преданная — но за глупость платят все. И он — за свой недосмотр. И за попытку солгать. Но пусть останутся жить.
— Хочешь, чтобы их отпустили?
— Нет.
— Я не понимаю тебя.
— Пусть решит воля Неба…
— Разумно. Ты гораздо добрее с теми, кто внизу.
— Я знаю, почему они выполняют приказы. И почему те, что наверху, — их отдают.
— Жалеешь таких, как ты когда-то?
— Нет. Я теперь не умею жалеть.
— Учишь меня справедливости? усмехнулся Благословенный.
— Разве у меня есть право на это?
— Даже если и нет, кого ты спросишь об этом? Но шутки в сторону. Они по праву твои. Делай, что хочешь.
Иногда предоставленным воле Неба давали задание, на котором не хотели терять хорошие рабочие руки — закрепить что-то на высоте или другое. Но часто поступали иначе. Этих двоих опустили в яму, куда бросили недавно пойманных яссин — смертельно ядовитых змей. Йири дал сроку — час.
Умерли оба.
Девчонка начала визжать и метаться. Мужчина попробовал убить змею — она показалась ему ленивой и сонной. Яссин были весьма раздражительны…
Наблюдатели доложили об этом. Йири кивком отослал их. Лицо его не изменилось.
— Сердце мое, откуда в тебе это? — задумчиво спросил Юкиро. — Тебя не учили действовать, не обращая внимания на посмевших стать на пути.
— Верно, — Йири отвел глаза от окна. — Многому пришлось учиться самому.
Он молчал некоторое время. Потом спросил, и всегда мелодичный голос стал будто рваным.
— Мой господин… Вы хотите иного? Чтобы я был — иным?
— Я же сказал — какой есть. Но ты и так будешь только таким, каким я захочу, — устало сказал Юкиро. — Пора бы понять.
