Но как он играл!
Катя даже начала понимать Сафьянову. Это было… нет, не мастерство, не дар гения, не заразительный пыл психопата. Эта была сама жизнь. Во всей ее полноте. Готовность продать душу за бесконечность бытия, за вечное познание, за поиск истины — да, образ Фауста подходил Савве идеально.
Не зря Марго полезла в петлю. Быть любимой самим Петраркой и навсегда его потерять…
Влюбляться в Фауста-Глинина Катя себе запретила. Тем более, сценарий не располагал к такому повороту событий. В финальной (для Гретхен) сцене она должна была отвергнуть предложение Фауста и героически пойти на казнь ради спасения своей души.
Съемку назначили на полвторого ночи. Вместо павильона Сторицкий решил снимать в тюрьме — натуральной темнице черт знает какого века постройки, до сих используемой местными полицаями для протрезвления пьяных водителей. По такому поводу, конечно, всех алкашей выселили, а Катю — вселили.
За три часа до начала съемок. Еще до того даже, как выставили свет. Чтобы вжилась в роль, приказал Сторицкий. Вошла в образ. Посиди, подумай, представь себя на месте Гретхен. Завтра тебя казнят, а тут приходит твой любимый мужчина в компании с бесом и предлагает жизнь, но ценой вечного проклятия.
Сторицкий запер дверь, спрятал ключ в карман и ушел, а Катя осталась. Одна, на жесткой деревянной лавке. В тюрьме.
Гретхен была идиоткой, решила Катя где-то через полминуты. Променять жизнь на райские кущи? Ну уж нет. Я бы на ее месте удрала вместе с Фаустом и Мефистофелем. На белой яхте навстречу закату. И чтобы тепло всегда, а не два месяца в году.
Но для белой яхты надо будет сыграть эту идиотку. Напрячься, разреветься и сыграть.
— Гретхен!
От шепота Глинина Катю пробрал мороз по коже.
— Фауст? — спросила она тоже почему-то шепотом.
— Да, любимая! Я пришел за тобой!
Из тени выступила массивная фигура с растрепанной гривой седых волос. Откуда он здесь взялся?! Где Сторицкий? Где помреж? Звукооператор, осветители, гримеры? Где все?! Я что, проспала начало съемок?
— Я убежал от них, — прошептал Савва, прижимая лицо к решетке. — Сбежал из проклятого ящика, от иголок и таблеток, что делали меня глупцом. Сбежал от негодяя, который заставлял меня не видеть камеры, софиты, людей вокруг. Он заколдовал меня. Отвел мне глаза. Это все было враньем! Наша с тобой любовь, милая Гретхен — всего лишь представление для забавы плебса!
Катя потрясенно молчала.
— Я больше им не позволю над собой издеваться, — продолжал Глинин. — Я, доктор философии Иоганн Фауст — не паяц! Я заберу тебя. И мы уедем. Навсегда. Будем только ты и я, моя Гретхен!
В руках у Саввы появился ключ, клацнул замок. Ржаво заскрипела дверь.
— Я обманул самого Мефистофеля! Они никогда не найдут нас!
Глинин… нет, Фауст вошел в камеру, обнял Катю и сжал ладонями ее лицо.
— Моя Гретхен, — прошептал он. — Моя Лаура. Моя Жозефина. Моя Клеопатра… Я отдам душу дьяволу, чтобы быть с тобой!
Он окончательно сошел с ума, поняла Катя. Сейчас он меня убьет.
— Да, — сказала Катя. — Да, любимый. Мы всегда будем вместе.
Фауст шарахнулся назад, торжествующе вскинул руки:
— Остановись, мгновение, ты прекрасно!
Он произнес эту реплику из сценария, и в ответ раздался голос свыше:
— Стоп, снято! — рявкнул Сторицкий в мегафон.
Взгляд Фауста на секунду стал испуганным, а потом помутнел, глаза его закатились — и Савва Глинин упал навзничь.
Подбежал Агнер, пощупал пульс, приподнял веко, пожал плечами.
— Кататонический ступор, — сообщил он. — Как я и предсказывал. Неизбежно при таких дозах.
— Главное, что успели снять, — довольно прогудел Сторицкий. — Надеюсь, света хватило. Ты уж извини, Катенька, что пришлось тебя так напугать. Другого выхода не было.
Из тени выходили члены съемочной группы — одетые во все черное, с ручными камерами и пушистыми микрофонами на длинных стержнях. Кто-то притащил носилки. Санитары унесли Глинина. Кате подали стакан воды. Зубы девушки выбили дробь об стекло, но после пары глотков ей полегчало.
— И что теперь будет? — чуть заикаясь, спросила она.
— Все. Теперь у тебя будет все, — хищно ухмыльнулся Сторицкий. — Ты стала последней партнершей великого Глинина. Слава и деньги, моя дорогая. Слава и деньги!
Режиссер снял берет с петушиным пером, обнял Катю за плечи и проревел басом:
— Съемки окончены! Всем спасибо, все свободны!
* * *
Рецензии были разгромными. Критики разнесли «Фауста» Сторицкого в пух и прах. Скомканная кульминация. Оборванное повествование. Невнятная мораль. Сумбурная игра Мышкиной. Плохая операторская работа…
Но все это не имело ни малейшего значения. Все эти придирки перечеркивал один простой и понятный даже самому тупому зрителю факт: «Фауст» — это последняя роль Саввы Глинина.
Того самого.
Великого Саввы.
История о том, что актера увезли прямо со съемочной площадки в больницу — «гений так вжился в образ, что не смог из него выйти!» — облетела всю желтую прессу еще до премьеры.
Сборы получились колоссальные. Каждый олигофрен считал своим долгом увидеть на большом экране, как взаправду погибает Савва. Сторицкий купил дом в Ницце. Катю завалили сценариями и предложениями сниматься, и ей пришлось нанять Агнера для защиты ее интересов.
На Московский кинофестиваль они приехали втроем: Сторицкий, Мышкина и Агнер. Приехали, как и мечтала когда-то Катя в обшарпанной общаге, на длинном белом лимузине, с непременной бутылкой шампанского в ведерке со льдом. Платье у Кати было от Диора, белое, до пят, со смелым разрезом и декольте.
Втроем вышли на красную ковровую дорожку, Сторицкий чуть в стороне, Агнер вел Катю под руку. Агнер оказался хорошим агентом, зубастым и пронырливым. В постели он тоже проявил себя неплохо, вот только пил с каждым днем все больше и больше…
Но это неважно. Мало ли будет агентов у восходящей звезды экрана?
Они шли под возгласы ликующей толпы, махали руками, раздавали автографы, улыбались камерам, говорили какую-то банальную чушь в микрофоны, и Катя была по-настоящему счастлива.
Момент ее триумфа не смогла испортить даже Сафьянова, с которой Катя столкнулась в уборной. Марго, чей сериал «Девчонки Космо» закрыли после первого сезона, выглядела потасканной и помятой. Бархатное платье от Шанель — из коллекции прошлого сезона, не иначе как на распродаже купила, язвительно подметила Катя, тонна косметики не в силах скрыть мешки под глазами, и газовый шарф, тщательно обмотанный вокруг шеи.
— Привет, Катя, — поздоровалась Марго.
