– Прими мнемоноид, Хранитель. Сообщение или, если угодно, память, которая проявится вновь в нужный момент времени – когда времени не останется, если точнее. А до тех пор эта память будет храниться глубоко внутри, недоступная взгляду.
Гентун почувствовал, как фокус его внимания дернулся влево, затем вправо. Головоломка – стремительная юла из перекрещенных колец, обвивающих… пустоту…
Эта пустота притягивала, и на бесконечный миг его мысли словно застыли. До Гентуна доносился голос Астианакса, богатый обертонами, подчиняющий себе, повествующий о стародавних событиях… но каждое услышанное слово проскальзывало мимо сознания. Гентун, дрожа от собственного нахальства, отважился спросить:
– Почему вы отправили ее в ссылку?
Ответ сохранился в его памяти, хотя все остальное поблекло и стерлось.
– Сомневаюсь, что ты, Ремонтник, способен понять скромность Эйдолона. Во всех своих проявлениях я стремился быть непритязательным. Однако я вижу мрачную угрозу, нависшую над Кальпой. Если все части Вавилона будут собраны вместе, городу – и всему остальному – придет конец. Их завершение и единение обманным путем побудит последние великие силы нашего космоса начать все сначала. Я говорю о подвижном в своей неподвижности Брахме, который проснется; о Мнемозине-примирительнице, которая в свое время находилась среди нас, но теперь будет вынуждена явить свой истинный лик; и я говорю о Шиве и его восторженном танце уничтожения… Но знаешь ли ты, о Хранитель, что такое Вавилон?
Астианакс коснулся своей мантии, и Гентун узрел гомункулов – служек Вавилонского Столпа, – карабкающихся по спиральным лестницам с террасы на террасу, которые рядами шли вдоль стены, убегавшей вверх, вниз, влево и вправо – по-видимому, в бесконечность. С террас открывался доступ к полкам, грузно осевшим под чудовищным количеством древних, переплетенных инкунабул. В далекой дымке смутно проглядывали очертания других лестниц, возносившихся на немыслимые высоты и уходивших в бездонные глубины.
Гомункулы по очереди брали тома с полок, просматривали их, хмурились и возвращали на место. Книга за книгой, полка за полкой, уровень за уровнем…
Взгляд в противоположную сторону показал Гентуну, что он находится в узком ущелье, чья вторая стена несет на себе столь же огромное число томов на столь же колоссальном количестве полок. Две исполинские стены, казалось, сливались в исчезающую вертикальную кривую. Этот оптический феномен изящно намекал на искажение пространства – и бесконечность поиска.
Цепочки символических данных, превосходящих границы исчисления – во всяком случае, для рядового Ремонтника. И, вполне вероятно, даже для самого Библиотекаря. Каждая история, каждая повесть, последовательности фактов, верные и ошибочные теории, затерянные в несказанном лабиринте перемешанных, не поддающихся расшифровке текстов…
– Ничто не превзойдет масштабы Вавилона, когда он будет завершен. Здесь будет все – все возможности, весь вздор, вся гордыня, все поражения… Воистину он явится величайшим творением из когда-либо созданных. И самым опасным.
В уме Гентуна меж тем вспыхнул вопрос, пусть даже – а может, и потому что – на него нельзя дать ответ: «Что более важно для Вселенной – хаотический вздор или же вещи, которые, как нам представляется, мы способны прочесть и постигнуть?»
– Я ничего в этом не понимаю, – спокойно сказал он, смежив веки, хотя внутри все дрожало. Вавилон превысит саму Вселенную…
– Не важно. Достаточно, чтобы ты понимал, что не завершил свою работу, – ответил ему Ратуш-Князь. – Но ты ее завершишь. Не пройдет и нескольких пробуждений, как Хаос прорвется сквозь наши защитные рубежи. Я признаю свое поражение. Не осталось ни выбора, ни поводов для отсрочки. Я передал ключ от города ангелинам в Разбитой Башне, и моя власть перешла вместе с ним. Мне известно, что ты долгое время питал надежду последовать за своими питомцами и пересечь границу реальности. Что ж, иди, Ремонтник. Нет больше городских законов, могущих тебя остановить. Поступай как знаешь, но доставь особей древнего племени в Натараджу – если она до сих пор существует. Оставшиеся нам периоды сна и пробуждения промелькнут и исчезнут. Планам Библиотекаря суждено реализоваться. Мы больше не встретимся с тобой – в этой реальности…
Астианакс посерел как древний монолит, и его ипостась перетекла в иную точку локализации.
Экстраординарная аудиенция завершилась.
Один из ангелинов сопроводил Гентуна к платформе, где уже поджидал фотонный диск.
Хранитель отслеживал вторжения достаточно давно, чтобы понять значительную долю сказанных Астианаксом слов – или недомолвок. Генераторы реальности ослабли до такой степени, что были неспособны защитить хотя бы один бион.
Пришло время решительных действий. Гентун обязан положить гуманный конец этому эксперименту – сделать последнюю попытку выполнить поручение тысячелетней давности, чего бы там ни желали или сколько бы ни дебатировали Эйдолоны сущность конца времен.
Хранитель смутно понимал, что играет роль последнего средства, оставшегося в арсенале Ратуш-Князя.
ЯРУСЫ
Ради Грейн Формовщица уступила настояниям Гентуна и сделала то, чего не происходило никогда, – она покинула креш-ясли.
Невидимками проникли они в нишу старой саммы и дождались ее пробуждения. Формовщице было приятно знать, что Грейн, несмотря на всякого рода вмешательства, до сих была способна видеть сны. Да, это племя отличалось большим числом сильных сновидцев. Формовщица пригнулась и положила широкие, крепкие пальцы на лоб Грейн, затем прошептала:
– Ответь, кто лучше всех годится для этого последнего похода, а кто – для визита в Разбитую Башню.
Грейн не нуждалась в голосе для ответа.
Формовщица отпустила ее.
– Да, она умеет разбираться в людях – подобрала весьма сообразительную пару.
– Пара? Бридинговая? – переспросил Гентун, подойдя ближе.
– Этого они еще в себе не открыли.
– Разумно ли разлучать бридинговую пару? – задал Гентун риторический вопрос.
Формовщица решила не утруждаться ответом: ее должность не предполагала высказывать мнения, и, спасибо городу, этого никогда не случится. Она просто занималась формовкой – не предаваясь чрезмерным раздумьям.
– Они ходили на заброшенные ярусы, искали себе книги. Как и всегда, – пояснила она. – Грейн подсказала им полки, которые склонны повторять повести о Сангмере и Ишанаксаде. О разлученных любовниках…
– Ты можешь сказать, что ей снится? – спросил Гентун.
– О, это мне известно уже сотню лет, – ответила Формовщица. – Все инструкторы со времен первой партии видят один и тот же сон. Грейн снится, что она входит в группу древних самок – по всей видимости, еще в эпоху Яркости. Детали малопонятны, разумеется, но, похоже, они выискивают талантливую молодежь, точно так же, как это делала она вместе со своими сестрами…
Формовщица вновь коснулась Грейн и пробормотала:
– Жаль с ней расставаться. Столько трудов… Моя любимица.
Грейн дернулась во сне. В лице читалась скрытая тревога, ничуть не связанная с их присутствием.
Гентун прикрыл веки.
– В таком случае, мы с ней хорошо знакомы, – сказал он.
Формовщица не сумела подавить все свое любопытство.
– Каким образом? Получается, и ты видишь сны, Хранитель?
– Не забудь изъять инструкторские книги.
Формовщица поглядела на старую самму; помедлив, протянула руку к ларцу, открыла пальцевый замок и достала книги – все пять. Они с легкостью поместились в многочисленных манипуляторах Формовщицы.
– Не надо ее будить. Такая потеря будет очень горька для нее. Впрочем, не подумай, что я сентиментальна.
Они покинули нишу. Теперь в нее вошел Бледный Попечитель, неторопливый и молчаливый. Он накрыл Грейн своими крылами, и, едва заметно вздрогнув во сне, она покинула этот мир.
Жест милосердия, если учитывать то, что неумолимо надвигалось.
– Приведи мне юного самца, – приказал Гентун.
– А его подруга?
– Она отправится в поход. Найди еще людей – желательно их товарищей, если они ими обзавелись. Делай что хочешь, но заверши подбор походной группы и ускорь их подготовку.
Звук начался низкой и тяжелой нотой – басовитым гулом, от которого завибрировали стены ниши. Джебрасси открыл глаза и, дернув рукой, смахнул одну из драгоценных книг со спальной подстилки. Последнее, что ему помнилось перед сном, было мягкое, ритмичное дыхание Тиадбы – сладкое и умиротворяющее. Однако сейчас место рядом с ним пустовало.
Он сел, прислушиваясь, и подумал, что в шуме повинна сама Тиадба, занимающаяся домашними хлопотами.
Кстати, где она?
Впрочем, звук был слишком силен, слишком громок. Возникало впечатление, что Ярусы дрожали в лихорадке.
Путаясь в разбросанном постельном белье, Джебрасси накинул куртунику и бросился к двери, которая распахнулась наполовину и почему-то не хотела открываться дальше. Неясно отчего, но это страшило сильнее, чем непрестанно усиливающийся звук.
