— Понимаю. Но это лучше, чем бумага, надежнее. Неизвестно ведь, сколько там лежать вашему письму.
Я вывел на желтом дереве: «Петька, это я, Пит. Я живой. Найди меня, отзовись…» — и задержал руку. Дать свой гостиничный адрес и номер связи? Что-то подсказывало: не надо.
— Напишите, чтобы нашел меня. Это проще, — посоветовал отец Венедикт. — Уж я-то его не отпущу… А вам нет смысла оставаться в гостинице. Полоз-то на свободе. Дело может кончиться не только дуэлью…
Я написал: «Спроси про меня у отца Венедикта. Он живет в кладбищенском доме…» — и вопросительно поднял глаза:
— Что же мне теперь делать? Тоже оставаться здесь? Я, наверно, стесню вас…
— Не стесните, но… Я вам дам адрес одной своей знакомой, это в старом квартале, укромный дом. Снимите там комнату. Если будут новости, сразу сообщу.
— Спасибо… Отец Венедикт! А всю эту историю, весь его… сволочной план с расстрелом вы не пытались как-то сделать достоянием гласности? Через газеты, через эфир…
— Ну как же не пытался! Но пресса у нас, как известно, абсолютно свободная. Хочет — выступает, хочет — молчит. Тут ей, видимо, кто-то посоветовал, что выгоднее молчать. Чего, мол, делать сенсацию из фантазий свихнувшегося старика. И господа журналисты свободно и добровольно приняли решение помалкивать… Я связался было с небольшой частной телекомпанией, но там, в силу несчастного совпадения, произошла авария передатчика… Одно хорошо: план свой Полоз, видимо, все-таки пока оставил…
— Пока… Вы упомянули о зомби. Значит, этот подонок продолжает свои эксперименты!
— Кто знает… Возможно, это была лишь отговорка, чтобы уломать меня. Ему ведь любого мальчонку угробить — одна радость.
«А если этим зомби был Петька?» — ожгло меня. И пришлось помолчать, сглатывая страх, приходя в себя. Потом я решительно встал. Отец Венедикт не удерживал меня, дал клочок бумаги с адресом.
— Заберите в гостинице вещи и давайте-ка на эту квартиру…
4
С адресом в кармане, с дощечкой-письмом в руке я опять двинулся сквозь кладбищенские джунгли.
Пока мы беседовали с отцом Венедиктом, дождь шуршал за окном, но сейчас перестал. В серости облаков пробивалась солнечная желтизна. Сильно пахло мокрой травой. Брюки внизу и замшевые башмаки у меня промокли.
Я добрался до могилы, прислонил к памятнику дощечку и пошел дальше. Не к воротам, а к ближней стене, где был пролом. Инстинкт подталкивал меня избегать привычных путей.
Через пролом я выбрался на улицу.
Впрочем, улицы в полном понимании не было. Позади меня — кирпичная стена, впереди — глубокий травянистый кювет, а за дорогой — частые тополя и разноцветные пластиковые ангары. И ни души…
Я стал ждать такси-автомат или какие-то другие колеса, потому что ни станцией воздушной дороги, ни входом в подземку поблизости и не пахло…
Скоро я понял — черта с два здесь кого-нибудь дождешься.
Сверху опять мелко забрызгало. Я прижался к бугристому стволу тополя (ощутив к нему что-то вроде братского чувства за могучую толщину).
Наконец показалась машина. Широкий, похожий на такси автомобиль, но неприятного темно-лилового цвета и без фонарика над ветровым стеклом. Явно не таксомотор. Но… остановился. Из-за меня? Едва ли. Слишком далеко, метрах в десяти.
Откинулась дверца, задом выбрался грузный (чуть ли не как я) мужик. Следом стал вылезать второй, странно возился. И вдруг мимо этих двоих комочком выкатился третий. Маленький! Упал в кювет, вскочил, зайчонком кинулся вдоль стены. Явно — в страхе и отчаянии!
Грузный выхватил что-то похожее на старинный «маузер». Второй — в черно-зеленой пятнистой униформе — сдавленно завопил:
— Подожди! Не здесь!..
Оба резко кинулись за мальчишкой. Тот бежал очень быстро, но как-то ковыляюще. И вдруг споткнулся, упал ничком. Обхватил затылок, дернулся, заверещал пронзительно, предсмертно:
— Дядечка, не надо!!
И я видел это и слышал. И руки работали сами. «ПП» — наружу (вместе с подкладкой кармана, ч-черт)! Ползунок ограничителя — на ноль девять: так, чтобы не насмерть, но на-долго. Муфту излучателя — вперед, чтобы сузить прицельный луч… Рукоятку в две ладони, как в старом фильме-вестерне (учили нас все-таки неплохо). И два горячих выхлопа: ах-х! Ах-х! У таких пистолетов не бывает отдачи…
Грузный сразу зарылся башкой в траву. Пятнистый успел оглянуться и упал у стены навзничь.
Я подошел. Взял у грузного «маузер». Это и правда было пулевое оружие. Я вытащил обойму, высыпал патроны в ладонь, горстью швырнул через дорогу. А пистолет — через стену. В кармане у пятнистого я нашел «ПП» — такой же, как мой. Разрядил, тоже кинул через ограду.
Мальчик лежал все так же, обхватив затылок грязными худыми пальцами.
— Вставай, малыш. Не бойся. Он чуть заметно шевельнулся. Я присел, взял его за бока.
— Вставай. Надо уходить, пока эти не очухались…
Он медленно убрал с затылка ладони. Боязливо повернул голову. Не поднимаясь. Маленькое лицо — в грязных подтеках. Сквозь щетинистые слипшиеся ресницы — недоверчивый слезливый блеск.
— Не бойся меня. Вставай… Он поднялся на четвереньки.
— А вы… кто?
— Прохожий… Увидел, что за тобой гонятся, ну и вот…
— А эти… где?
— Вот, прилегли… — Небрежностью тона старался успокоить мальчишку.
Все в той же позе, на четвереньках, маленький беглец глянул на своих прилегших врагов. Потом на меня.
— А вы не чпид?
— Да Господь с тобой! Ну, давай же…
Он поднялся наконец. Маленький, мне чуть выше пояса. Лет девять. Этакое трущобное, немытое дитя. Жесткие спутанные волосы непонятного цвета, острые скулы, толстые губы в трещинках и болячках, босые ноги. Классические лохмотья: заскорузлая, похожая на серый мешок рубаха, драные штаны с бахромой у щиколоток.
Я опять сказал:
— Ты меня не бойся. И давай уйдем поскорее…
Он вдруг торопливо кивнул и вцепился в мой рукав. Прижался. Видать, поверил. А что ему оставалось делать?
Мы пролезли в кирпичный пролом на кладбище. Здесь было глухо и казалось, что безопасно. Двинулись по сырой тропинке. Мальчик не отпускал мой рукав. Но вдруг сильно захромал. Остановился.
— Что с ногой-то?
Он сказал всхлипывающим шепотом:
— Подвернул. Когда убегал. Не здесь, а там, когда облава…
— Что они с тобой хотели сделать?
Он глянул неожиданно распахнувшимися глазами — мокрыми, светло-карими.
— Известно что! Плямбу в затылок — и в кусты… Я отвел взгляд. Будто виноват был.
