«Потому что, — думал Барнетт, — потому что…»
Жара накатывалась волнами. Белизна песка, блокгауза и отдаленных строений космогородка становилась невыносимо болезненной для глаз.
— Что случилось, отец? — взволнованно спросил Дэн словно издалека.
— Ничего. Прости. Просто свет…
И теперь пот. Пот, покрывавший его могучее тело, стал холодным, и Барнетт ощутил жгучую злобу внутри себя и подумал: «Ну конечно же, черт возьми! Я боюсь! Я думаю… Ну давай, Барнетт, выплесни это все наружу! Нет смысла прятаться внутри, в темноте! Я думаю о том, что мой мальчик войдет в это прекрасное, отвратительное создание, которое мы оставили у себя за спиной, и через несколько часов он и такие же, как он, застегнут ремни и приготовятся. А другие люди нажмут на кнопки и выпустят адский огонь из хвоста этого чудовища. И тогда, может быть… Ведь это не твоя „Звездная мечта“. Не твоя. И потом?! Всегда есть право на отказ. Конечно, есть! В любом случае, вот перед тобой простейшая мотивация в мире — чувство противоречия не в отношении прошлого, а в отношении будущего».
— Иногда солнце здесь очень жестокое, проговорил Дэн. И Барнетт-старший услышал голос сына словно со стороны. — Может, тебе следует надеть шляпу?
Барнетт улыбнулся и, сняв солнечные очки, протер глаза, на которые градом струился пот, стекая с его высокоученого и высокоумного лба.
— Не списывай меня пока со счетов, — сказал он. — Я все еще могу разорвать тебя напополам, сынок.
Он вновь надел очки и, твердо ступая, пошел рядом с Дэном. А позади них стояла ракета, глядящая в небо.
В общей комнате штаб-квартиры астронавтов они встретили других: Шентца, который летел вместе с Дэном, Кридера, их дублера, и еще троих или четверых из группы подготовки. Другие уже отбыли в Центр управления полетами, откуда они будут следить за стартом Дэна и Шентца.
Все отобранные оказались замешаны на том же тесте, что и Дэн.
«А он, пожалуй, неплохой парень, — подумал Барнетт. — Совсем неплохой».
Большинство из устремившихся ныне в космос приходили к ним в дом, и трое, а может, и больше, даже прочли его рассказы еще до того, как встретили его и Дэна. Теперь-то, конечно, они прочли все.
Возможно, для них даже было приятно иметь в своей команде парня, чей отец писатель-фантаст. Барнетт не сомневался, что они частенько над этим подшучивали, но все равно ребята приветствовали его с удовольствием, и он был рад им, потому что ему было необходимо отвлечься и забыть холод внутри себя.
— Привет! — сказали они. — Вот и самый старый эксперт! Привет, Джим, как дела?
— Я пришел, — ответил он, стараясь попасть в нужный тон, — чтобы убедиться в том, что вы делаете все так, как я и другие это описывали.
Космолетчики усмехнулись.
— Ну и что думает старик профессионал? — спросил Кридер.
Барнетт приоткрыл рот и с видом судьи произнес:
— Довольно неплохо! Не считая одной маленькой детали.
— Какой же?
— Маркировки ракеты. Вам бы следовало раскрасить ее поярче. Добавить оттенков красных и желтых цветов, чтобы она резко контрастировала с черным цветом космоса, хотя эта фраза и звучит парадоксально.
В ответ раздался голос Шентца:
— У меня есть идея получше! Следует раскрасить ракету в черный и нарисовать звездочки, чтобы «они», там, наверху, не заметили нас. Но генералы над этим только посмеются.
— Невежды! — возразил на иронический монолог Шентца молодой человек по имени Мартин со слишком уж торжественным выражением лица. Он был одним из трех, кто читал рассказы Барнетта. — Это им не по зубам! — сказал он, заставив Барнетта почувствовать себя скорее совсем старым, нежели веселым.
— Точно! — добавил Кридер. — Сомневаюсь, что они когда-нибудь смотрели «Капитана Марвела».
— В том-то и проблема, — сказал Фишер, — особенно с людьми в Вашингтоне.
Фишер оказался круглолицым, загорелым, веселым парнем, который в свое время тоже вгрызался в фантастику Барнетта.
— Когда они были детьми, они ничего не читали, кроме «Приключений капитана Билли». И вот поэтому они продолжают задавать вопрос: «Зачем надо отправлять человека на Луну?»
— Ну, — сказал Барнетт, — это не ново. То же самое люди говорили Колумбу. К счастью, всегда найдется какой-нибудь идиот, который не прислушается к здравому смыслу.
Кридер поднял правую руку.
— Друзья-идиоты! Я приветствую вас!
Барнетт рассмеялся. Теперь он почувствовал себя лучше. Уж слишком ребята были спокойные и расслабленные; он не мог сдерживать себя.
— Не умничайте со мной! Я написал вас! Когда вы под стол пешком ходили, я создавал вас из чернил, ежедневного труда и необходимости платить по счетам. И что же вы сделали, неблагодарные маленькие мерзавцы? Вы все стали реальностью.
— А над чем вы сейчас работаете? — спросил Мартин. — Вы собираетесь писать продолжение рассказа «Дитя тысячи солнц»? Вот это была бы история!
— Посмотрим, — ответил Барнетт. И ответил скорее сам себе: — Если вы обещаете мне держаться подальше от созвездия Геркулеса до тех пор, пока я не напишу книгу…
Он начал загибать пальцы.
— Содержание, твердая обложка, мягкая обложка… Три года как минимум. Подождете?
— Для вас, Джим, — воскликнул Фишер, — мы постараемся попридержать лошадей.
Все расхохотались.
— Ладно, ладно, я понял, — сказал Барнетт. — Но для меня это не смешно! Эти зонды, летающие вокруг Марса и Венеры, передающие все, что им удалось узнать, эти умники ученые, выступающие каждый день с новыми психо- или криогенными теориями, новые звездные карты. Сегодня я прежде всего должен понять то, о чем говорят, вместо того чтобы разрабатывать теорию или выдумывать что-то из головы. А теперь еще и мой собственный сын летит на Луну. И он сможет вернуться и рассказать мне, какая она на самом деле. А я смогу написать дюжину новых историй.
Разговоры, всего лишь разговоры. Но эта беседа, добрые, улыбающиеся, молодые лица успокоили его, и холод в груди отступил. Отступил ли?
— Поверь, папа, — говорил Дэн, — я найду тебе что-нибудь там, в пещерах. Мертвый город или, в конце концов, покинутый форт, форпост галактической цивилизации.
— А почему бы и нет? — спросил Барнетт-старший. — Ведь все остальное уже случилось. — Он улыбнулся. — Вот что я вам скажу, парни! Научная фантастика — это нелегко! Но я рад, что все мои истории становятся реальностью и что я дожил до сего момента и увидел, как люди, которые часто смеялись над детскими сказочками о путешествиях в космос, приняли его. Его — значит космос!
Хотел бы я видеть их лица, когда первый спутник вышел на орбиту. И тот священный ужас, охвативший их, когда они начали понимать, что Там, Наверху, — действительно безбрежное пространство.
