— А почему бы и нет? — спросил Барнетт-старший. — Ведь все остальное уже случилось. — Он улыбнулся. — Вот что я вам скажу, парни! Научная фантастика — это нелегко! Но я рад, что все мои истории становятся реальностью и что я дожил до сего момента и увидел, как люди, которые часто смеялись над детскими сказочками о путешествиях в космос, приняли его. Его — значит космос!
Хотел бы я видеть их лица, когда первый спутник вышел на орбиту. И тот священный ужас, охвативший их, когда они начали понимать, что Там, Наверху, — действительно безбрежное пространство.
Сейчас Барнетт не просто говорил, он чувствовал возбуждение и гордость за то, что его собственная плоть и кровь становились частью будущего, которое так внезапно стало настоящим.
Они еще поговорили, но затем настало время уходить. И Барнетт попрощался с Дэном так обыденно, словно тот отправлялся в поездку от Кливленда до Питтсбурга.
И он ушел.
Только один раз, когда Барнетт оглянулся на ракету, которая казалась сейчас отдаленным странным силуэтом, сигарой, направленной в небо, он вновь почувствовал страх.
В эту ночь он вернулся в Картерсбург, городок в центральной части Огайо. Он допоздна просидел в гостиной, разговаривая с женой, рассказывая ей о Дэне — как тот выглядел, что говорил и как, по мнению Джима, Дэн себя действительно чувствовал.
— Он был счастлив и спокоен, — говорил Барнетт. — Тебе следовало бы поехать со мной, Салли, чтобы увидеть его.
— Нет! — отвечала она. — И я, считаю, правильно поступила.
Ее лицо при этих словах казалось спокойным и расслабленным, как у Дэна, но в голосе прозвучала нотка, которая заставила Барнетта обнять и поцеловать жену.
— Успокойся, дорогая! Дэн совсем не волнуется, и он тот, кто сделает это. Я верю в него.
— Да. Я знаю, что наш сын справится.
Для того чтобы уснуть, Барнетт пропустил пару лишних стаканчиков. Но все равно он плохо спал, а с утра появились репортеры.
Барнетт начинал недолюбливать их. Среди них встречались и дружелюбные ребята, и те, кто просто делал свою работу. Но попадались и такие, кто видел интригу в том, что писатель-фантаст отец астронавта.
— Скажите, мистер Барнетт, когда вы впервые начали писать фантастику, верили ли вы в то, что все это станет реальностью?
— Скользкий вопрос, не так ли? — спросил Барнетт. — Если вы имеете в виду, думал ли я, что полеты в космос станут реальностью… Да, думал.
— Я читал некоторые из ваших ранних рассказов, — говорил один из репортеров, — мне удалось раздобыть старые журналы…
— Вам повезло! Некоторые из них продаются за такую большую сумму, которую я когда-то получил за весь тираж. Продолжайте!
— Итак, мистер Барнетт, не только в ваших рассказах, но практически у всех остальных писателей-фантастов я столкнулся с интересной вещью, точнее странной уверенностью. Скажите мне, вы действительно считаете, что научная фантастика, которую вы пишете, помогла сделать космические путешествия реальностью?
Барнетт фыркнул.
— Давайте будем реалистами. Самая главная причина того, что ракеты улетают в космос сейчас, а не через век, в том, что две великие нации боялись отстать друг от друга.
— Но вы ведь думаете, что научная фантастика действительно кое-что сделала, чтобы приблизить это. Не так ли?
— Ну-у, — протянул Барнетт, — можно сказать, что она способствовала появлению неортодоксального мышления и некоторым образом готовила ментальный климат.
Этого репортер и ожидал. С триумфом он спросил:
— Значит, можно сказать, что рассказы, которые вы написали много лет назад, частично ответственны за то, что ваш сын летит на Луну?
Холод вновь охватил Барнетта. Резко он ответил:
— Если вы хотите сказать, что причина полета на Луну — сентиментальный человеческий интерес, то это не так!
Репортер улыбнулся.
— Да ладно вам, мистер Барнетт! Ваши рассказы, конечно же, повлияли на Дэна в выборе профессии. Я имею в виду, что он всю жизнь жил среди ваших рассказов, читал их, слушал… Не это ли подтолкнуло его?
— Нет! — сказал Барнетт. Он открыл дверь. — А теперь извините меня. У меня много работы.
Барнетт захлопнул дверь и даже закрыл ее на замок. Салли куда-то ушла, чтобы избежать встречи с журналистами, и дома было тихо. Он прошел на задний дворик и стоял там, глядя на какие-то красные цветы, и курил до тех пор, пока не взял себя в руки.
— Ладно! — громко сказал он сам себе. — Забудь это!
Барнетт вернулся в дом, в свою рабочую комнату — он никогда не называл ее кабинетом — запер дверь и сел перед пишущей машинкой. В ней была заправлена наполовину исписанная страница, а шесть других лежали рядом. Это была первая незаконченная глава продолжения «Дитя тысячи солнц». Барнетт перечитал последнюю страницу, затем страницу в пишущей машинке и положил руки на клавиатуру. Прошло много времени, прежде чем со вздохом он начал почти механически печатать.
Позднее пришла Салли и застала его все так же сидящим за рабочим столом. Он вытащил ту страницу из печатной машинки, но не вставил другую. Он просто сидел.
— Проблемы? — спросила Салли.
— Не могу начать и закончить.
Она нежно похлопала его по плечу.
— Пойдем! Выпьем немножко. А потом давай на время выйдем из этого чертова дома.
Она не часто так говорила. Барнетт кивнул, вставая.
— Поездка в город может пойти нам на пользу. А вечером посмотрим кино.
«Сколько угодно, только чтобы выкинуть из головы мысль, что завтра утром, если погода будет хорошей, старт».
— Это я спровоцировал его? — внезапно спросил он. — Это я, Салли?
Она посмотрела на него в изумлении. Затем решительно покачала головой.
— Нет, Джим! Это его стезя! Его предназначение! Забудь об этом!
Конечно, забудь. Увы, это легче сказать. Но кто может ответить, что послужило причиной выбора сына? Неосторожно брошенное семя — отдельное слово, написанное за два цента и давно забытое, стало решающим фактором, который привел его мальчика в стальную каюту звездного корабля?
«Но ты можешь и должен забыть об этом, так как больше сделать ты ничего не можешь».
Они поехали в город, поели, сходили в кино и затем им ничего не оставалось, как вернуться домой и лечь спать. Салли легла, но он не знал, спала ли она. А он нет! Он сидел один в своей рабочей комнате с пишущей машинкой и бутылкой. Вокруг него висели оригиналы обложек и иллюстраций его рассказов. Одна, из рассказа «Звездная мечта», написанного задолго до рождения Дэна, на которой была изображена прекрасная белая ракета в космосе над поверхностью Марса, особенно ему нравилась. Под картинами стоял ряд полок, наполненных конечными результатами более чем тридцатилетней писательской деятельности. Марширующие батальоны белой бумаги, пожелтевшей на краях, — эта комната была им самим. Она состояла из его нужд, его мечтаний, из того времени, когда его мозг выдавал идеи, как конвейер, и когда он не мог придумать и слова для определения той работы, которую любил и без которой он бы не был Джимом Барнеттом.
