ПРОЛОГ
Мутное тяжёлое забытьё лопнуло и рассыпалось на тающие осколки. За окном висела сырая темнота - там дышало то самое время суток, когда самые отчаянные гуляки уже давно спят сном нераскаявшихся грешников.
Во рту горело, и тело казалось чужим, словно кто-то, издеваясь, приклеил к мозгу этот нелепый придаток с руками-ногами и всеми прочими деталями. Надо бы встать и пошарить окрест - а вдруг? - да вот только он совершенно точно знал, что и в холодильнике, и во всех прочих сусеках шаром покати. Истреблено всё до капельки, а до рассвета (и тем более до открытия магазинов) - как до Китая пешком. "Беломор", правда, имелся, но это слабенькое утешение для истерично вопящих от последствий обильного возлияния внутренностей.
Очертания комнаты и рисунок обоев плыли перед глазами, и это зыбкое колыхание не прекращалось даже при смыкании век. Спасительный холодок от глотка воды жил какие-то секунды, а затем выжженная пустыня внутри снова властно вступала в свои права. Любое шевеление казалось безумием, а минуты капали и капали, беззвучно исчезая в прожорливой и вязкой тьме, заполнившей всё вокруг.
Однако сознание было на удивление ясным и чётким, каким-то даже прозрачным. И в этом холодном и отстранённом, несовместимом с мучавшимся телом сознании вдруг зазвучал Голос - размеренный и хорошо различимый Голос с неживым металлическим оттенком.
А когда до Вадима окончательно дошло, что этот непонятный Голос произносит вполне осмысленные фразы, более того, строки, связанные между собой и наполненные содержанием, страдалец вскочил и начал судорожно шарить в столе и на книжных полках.
"Листок бумаги! Листок бумаги и карандаш - полпланеты за клочок бумаги и огрызок карандаша! Только бы успеть, пока Голос продолжает звучать, потому что утром от этого магического речитатива не останется и следа!".
Неведомые боги сжалились - тетрадный лист, чистый с одной стороны, и шариковая ручка, пригодная для создания на поверхности бумаги загадочных символов, именуемых буквами, нашлись почти сразу. И настольная лампа послушно загорелась - едва ли не до того, как тихо щёлкнула кнопка выключателя.
Строчки быстро выстраивались одна за другой, без ошибок и исправлений - набело. И неудивительно: записать диктуемое - и всего-то делов! Какие уж тут муки творчества…
И он успел. Когда Голос смолк, лист был исписан сверху донизу - девять строф.
Цепких лап крепки, прочны засовы,
Не хватайте, мёртвые, живых,
Не мешайте яды в разносолы
И не бейте топором под дых
Этот бред, который мучит ночью,
Тошнотворным зелием течёт,
Взнизывая кости позвоночьи
Дьявольской игрою в "чёт-нечёт"
Выдирая ноги из трясины,
В тусклом свете призрачных зарниц,
Ожидая нож и выстрел в спину,
Не живя уже наполовину,
Отгоняешь мрачных чёрных птиц…
Миражи сгущаются химерей,
Мельтешат Бесплотные кругом,
В окруженьи призрачных мистерий
Неподвижно мечешься бегом
Под ногой прочавкает болото,
Ненадёжна зыбкая стезя…
Снова Тень за ближним поворотом
Затаилась, кистенём грозя
Светятся глазищи-головешки,
С плотоядным клацаньем клыков
Кривятся несытою усмешкой
Порожденья темени кромешной
С красными бичами языков…
Дайте покаяния и света!
Отпусти, изыйди, Сатана!
Скачут Тени в диких пируэтах,
И опять холодная стена
Сколько можно, нервы рвутся в клочья,
Финишная близится черта…
Вместо слов - цепочки многоточий,
Вместо света - мрак и пустота
Где конец? По капле жизнь исходит,
В полночь стрелки челюсти сомкнут…
Затихают отзвуки мелодий,
На закате солнце не восходит,
После плахи Души отдохнут…
"Гитара… Где гитара? Ритм уже родился, теперь надо сделать так, чтобы пальцы его запомнили и накрепко связали с текстом… В этих сталинских домах звукоизоляция не чета "хрущовкам", да и орать-выкладываться мы не будем…"
Гитара отозвалась на прикосновение пальцев к струнам чуть жалобно, словно укоряя за вчерашнее, но потом заговорила, привычно превращая услышанное и записанное в звучащее. И в довершение всего, нога наткнулась под столом на бутылку, в которой необъяснимым чудом сохранилась почти треть содержимого.
"Значит, до утра доживём…".
Он выплеснул зелье в стакан, выглотал его одним судорожным движением горла и уткнулся лицом в подушку, уходя в тяжёлый, без сновидений, сон…
Селектор мурлыкнул мягко, словно сытая и ласковая кошка.
– Да.
– Вадим Петрович, к вам, - голос у секретарши тоже был каким-то кошачьим ("Всё верно, она и есть кошка ласковая, - подумал Костомаров, - проверено…"), - двое: начальник нашего фармацевтического филиала и топ-менеджер компании "DVD World Conqueror" господин Хьюго Саммерс.
– Пусть войдёт Алексеев. А перед Саммерсом извинитесь за то, что ему придётся немного подождать.
Вошедший в кабинет человек запросто мог служить рекламным образчиком для какого-нибудь гламурного издания, посвящённого людям, добившимся успеха в бизнесе и в жизни вообще. Стройный, подтянутый, выглядящий в свои сорок с небольшим лет на десять моложе, безукоризненно одетый, уверенный в себе, он принёс с собой заряд кипучей энергии - казалось, даже молекулы воздуха вокруг него как минимум вдвое ускоряли своё броуновское движение. Взгляд его синих глаз - от таких глаз женщины молча падают и автоматически укладываются в штабеля - был внимательным и умным, и вместе с тем таил в себе льдистый холод и хорошо скрытое презрение ко всему и всем. Люди такого типа во все времена умели добиваться своего, подавляя и подчиняя окружающих. Вадим как-то представил Алексеева в чёрном эсэсовском мундире и с пронзительной ясностью понял: его ближайший сподвижник отправлял бы людей в газовые камеры с такой же лёгкостью, с какой в нынешней своей ипостаси увольняет.
– Ну, как, Сергей? - спросил Костомаров, когда руководитель "фармацевтического филиала" - они оба очень хорошо знали, что скрывается под этим обтекаемым названием, - опустился в мягкое кресло "для посетителей особого статуса".
– Господин генеральный директор, успех! Полный и безоговорочный!
– Серёга, не паясничай! - поморщился Вадим. - Слава Богу, мы знаем друг друга не первый год!
– Лады, босс, понято. Значит, так: клинические испытания препарата можно считать законченными. Эффективность зелья девяносто семь процентов - практически абсолютная. Правда, наши гении будут сжигать сами себя, но кто же из непризнанных не согласится пожертвовать здоровьем и даже жизнью за толику славы!
