Оказавшись в центре внимания, Серега почувствовал себя неловко. Он не считал, что совершил какой-то геройский поступок. Что такого, что он вытащил тонущего ребенка из реки? Он же не рисковал собственной жизнью. К тому же ему было совестно, что взрослая женщина, мать троих детей дрожит перед ним, как осиновый лист.
У Сереги едва не вырвалось: «Да вы не бойтесь». Но он вовремя прикусил язык. Что и говорить, нелегкое это дело быть бессловесной тварью. Чтобы успокоить бедную женщину, он поступил так, как приличествовало в нынешнем положении, – дружелюбно завилял хвостом.
Кто-то одобрительно произнес:
– Умная собака, а баяли – оборотень.
Пелагея вздохнула с облегчением. Теперь, когда страхи и волнения остались позади, она тоже смутилась под перекрестными взглядами людей. Женщина потянулась к голове, чтобы поправить платок, и смешалась еще больше, только сейчас заметив, что стоит на виду у всех с непокрытой головой, точно незамужняя. Зардевшись от стыда, она потупила взор и поспешила укрыться в толпе.
Вперед выступил гончар и, извиняясь, обратился к Строжичу:
– Ты прости неразумных. Не по злобе это.
– Иной раз дурость пуще злобы вреда наделает. Я-то стар, пожил. А вот вам каково будет, ежели свой на свояка пойдет? – сварливо заметил Строжич.
– Так ведь со страху разум помутился. Ворог наступает. Вон Псарёво сожгли, – извиняясь, загалдела толпа.
– Ворог, говорите? Кады недруг у врат стоит, надобно не меж своих смуту заводить, а идти воевать. Вон Илия, мал отрок, а сию истину постиг. И рана ему нипочем. В ополчение к князю идет. Я сперва его удерживал, а теперича иначе мыслю. Коли боги языческие Русь единому Богу отдали, то это и мне наказ. Знать, свыше было угодно, чтобы Русь крещение приняла. Я к князю Олексе пойду, в ноги поклонюсь да под его знамена встану. Поди, он не осерчает, что колдун пришел в его крещеное воинство за землю родную биться. Главное, чтоб в душе Бог жил.
Третьяк сорвал с себя шапку и с размаху бросил ее оземь.
– Слыхали? И не срамно вам в глуши отсиживаться, когда пацаненок да старик воевать идут? Какие же мы после этого мужики, ежели мальчонку малолетнего да старика столетнего отправляем баб наших от шведа спасать?
Народ загомонил, обсуждая слова Третьяка.
– Надо нам тоже отряд собрать.
– А чего мы могём-то? У шведа воинство обучено.
– Ну и что? Ежели рогатина на ведмедя хороша, она и на шведа сгодится, – возразил гончар.
– Да какие из нас вой? Токмо под ногами путаться.
Илья, который уже окончательно пришел в себя, затаив дыхание, слушал перепалку. Он тотчас прикинул, в чем их с Серегой выгода. Одно дело идти в сопровождении старого колдуна, а совсем другое – под защитой отряда грозных бородатых мужиков. Нужно было во что бы то ни стало подвигнуть местных жителей на создание отряда. Собравшись с духом, Илья вставил свое слово:
– Где ваша сознательность? Шведы наступают, а вы в кусты?!
Голос его еще не окреп, и все же его услышали. Народ смолк. Воодушевленный, Илья продолжал:
– Если мы соберемся, то вместе мы – сила. Должна же у вас быть какая-то гордость за Родину. Что эти шведы вообще себе позволяют? Явились, не запылились. Да мы их порвем, как лапоть. После этой битвы Александра вообще Невским назовут! Он на все века прославится, – разошелся он.
«Молодец. Хорошо зажигает», – одобрительно подумал Серега, слушая товарища. Надо признать, оратор из Ильи вышел гораздо лучше, чем боец. Когда он закончил свою речь, толпа отозвалась одобрительным гулом.
Гончар подошел к Илье и встал возле волкодава и Строжича.
– С вами пойду шведов бить.
За ним выступил молодой парень по имени Богдан.
– И я с тобой, дядька. Кто нашу землю защитит, коли не мы?
Один за другим к ним стали присоединяться другие мужики.
– Верно. Чего дожидаться, пока ворог наши избы палить станет?
– Двинемся к князю Олексе на подмогу.
Времени на сборы почти не осталось. Чтобы поспеть к сражению, выступать решили в тот же день. В деревне стоял переполох. Мужики наспех точили топоры и ножи, готовили рогатины. Люд в деревне жил не ратный, потому ни мечей, ни кольчуг ни у кого не было. Но охотой промышляли все. Как же без этого? Потому брали все, чем можно биться в рукопашной.
Бабы увязывали в узелки нехитрую снедь, тайком утирая слезы. Они понимали, что мужи идут не на зайцев силки ставить и из похода могут не вернуться. Только в лихую годину за огородом не спрячешься. Если нагрянет враг, никто не спасется: ни мужики, ни бабы, ни дети малые. Загорятся избы, точно факелы. Не одни Дымничи отведали железа рыцарей-псов.
Долог летний день, да и он кажется коротким, когда дел невпроворот. Время, как сорвавшийся с привязи резвый жеребец, мчалось галопом.
Нахохлившись, точно хворый голубь, Илья наблюдал за приготовлениями к походу. В рассеянной тени деревьев жара почти не ощущалась. Прозрачное, точно написанное акварелью небо не имело ничего общего с пропыленной завесой смога, которая повисала душными, летними вечерами над городом. Сладкий, медовый аромат трав щекотал ноздри. Плечо ныло, но усталость была лучшим наркозом и притупляла боль.
Только сейчас Илья до конца осознал, что своим красноречием навлек на себя нешуточные неприятности. Одно дело попытаться перехватить князя, пока сражение не началось, и совсем другое – лезть в самое пекло. Здесь его считали героем. От него ждали подвигов. Просто курам на смех!
«Смертельно крутой прикол», – мрачно подумал Илья. Знала бы мамочка, в какую передрягу попал ее любимый сын. Но мама была недосягаемо далеко. Точнее, ее вообще не было на свете. Пройдет много веков, прежде чем она родится. От этой мысли Илье стало не по себе. Он представил, как умрет от истощения и ран, а родители даже не узнают, куда подевался их сын. И отец так и будет считать его трусом.
От страха и волнений Илье стало совсем худо. Глядя на будущего воина, какая-то сердобольная баба всплеснула руками:
– Куды ж ты собрался ратиться? На тебе лица нет. Тебе б на полатях лежать да здоровье поправлять.
Илья и сам с удовольствием полеживал бы на диване и изучал поход Александра Невского по учебникам истории.
– Мне самому в лом, – сорвалось у него с языка.
– Чего? – не поняла баба.
– В смысле я хочу вломить этим шведам, – он быстро исправил оплошность.
– Ясное дело, Кречет – не курица. Геройской закваски, – похвалил его оказавшийся поблизости Третьяк.
Раньше Илья любил пофантазировать, как совершит героический поступок, и как отец раскается, что считал его трусом и маменькиным сынком. Но теперь он не испытывал радости оттого, что к нему прилип ярлык героя. Это накладывало слишком большие обязательства.
