Почти стемнело. Для исполнения ритуала я отошел от лачуги к реке. На улице царила невероятная тишина. Она оглушала. Мне показалось, что в радиусе километра слышно, как падает на землю изливаемая мной струя. И вдруг, совсем рядом, заскрежетало что-то, напоминающее по звуку громкий скрип корабельной мачты.
По спине пробежал холодок: что они там говорили про темноту? Закончив, я застегнул ширинку. Скрежет и связанные с ним неприятные ощущения напомнили мне о совете не оставаться на улице после наступления темноты. Надо бы ему последовать. Я повернулся, собираясь в хижину, но не успел. Хижина исчезла. На ее месте горел костер. На огне был устроен котел, в котором булькало варево.
Подле костра, спиной ко мне сидел человек в черном одеянии. Его длинные седые волосы покрывали плечи, словно серебристый платок. Незнакомец помешивал то, что варилось в котле. Я приблизился, чтобы спросить, куда подевалась лачуга. Он продолжал мешать длинной деревянной ложкой содержимое котла, не обращая на мое наличие ни малейшего внимания. Я вздрогнул, увидев, что в том месте, где у обычных людей должно находиться лицо, у него зияла чернота, бездонный колодец, уходящий внутрь головы.
Спустя минуту человек в черном зачерпнул из котла и молча протянул мне ложку. Над ней поднимался причудливо извивающийся в форме кривляющихся рож дымок.
– Что это? – спросил я.
– Тебе понравится.
Я посмотрел на ложку и заглянул в котел. Внутри чавкала кипящая похлебка. Пузыри, поднимающиеся со дна, выносили на поверхность варева кусочки кореньев и овощей, и лопались. Овощи относило от центра к стенкам котла, где они снова опускались на дно. Один корешок затейливой формы кружился в горячем фонтане, бьющем снизу. Я пригляделся и узнал в нем маленькую человеческую фигурку. Кроссовки, штаны, рубашка с трепещущимися в воде краями. Из-за дыма не получалось хорошенько его разглядеть. Я пригнулся. Глаза на вареном лице не больше спичечного коробка были закрыты. Мое сердце ухнуло – я узнал в человечке себя! Обмякшее тельце перевернулось и скрылось в наплывах жижи.
На поверхности булькающей жидкости замельтешили, как на экране плохо настроенного телевизора, лица, в которых я опознал насильника в переулке, жиротряса, висельников, рыбака. Лики расплывались по дрожащей поверхности и видоизменялись: насильник сузился в плечах и уменьшился в росте, толстяк впятеро похудел, рыбак помолодел и был без очков, у висельников разгладились черты лица. Святые небеса! Все они, как отражение в зеркале, стали похожи на меня. Я смотрел в котел и видел сцены прошлых событий, повторяемые в таком ракурсе, будто в каждом случае я встречался с самим собой. Вот откуда рождались подозрения: тогда я не узнал в них себя.
Ошарашенным взглядом посмотрел на черного незнакомца. Безликий засмеялся диким хохотом. Я попятился от костра, зацепился пяткой о торчащий из земли камень и упал навзничь. Тут же сверху меня что-то сдавило. Я приподнял голову. На груди сидела черная кошка с рогами. Я хотел ее согнать, но рука словно налилась свинцом. Я даже не мог оторвать ее от земли.
Кошка оказалась вовсе не кошка. Когда она приблизила ко мне свою вытянутую безобразную морду, я понял, что мне на грудь взгромоздился черт. Он медленно подползал к моему лицу, цепляясь за одежду похожими на вороньи лапы черными костлявыми пальцами. Я видел его острые зубы в искривленной усмешкой пасти, длинный горбатый нос, свирепо сверкающие черным огнем глаза.
Я рванулся изо всех сил, чтобы подняться. На сей раз удалось. Рывком я смахнул беса наземь и вскочил на ноги. Черт, казалось, ожидал, что я предприму что-то подобное: он по-кошачьи извернулся и приземлился на копыта. Его сгорбленная фигура снова начала приближаться. Я машинально отступил назад.
– Куда ты? – прохрипел нечистый неестественно низким голосом – Ты – мой.
Я сделал еще шаг назад. Черт тоже приблизился на шаг. Темнота вокруг исчезла. Я видел над собой фиолетовое небо с четко очерченными сизыми облаками. Они необычайно быстро бежали по небу из-за реки в сторону свалки. Краем глаза отметил, что изменилась и река. Вода загустела и стала красной. Я понял, что предо мной река крови.
Бес вытянул в мою сторону свои корявые лапы и цыкнул, обнажив два широких ряда здоровенных острых, как бритвы, зубищ. Мне показалось, что он увеличился в росте. От неожиданности, я дернулся назад, и не удержав равновесия, повалился на склон мусорной кучи. Тихо загремели потревоженные круглобокие кувшины, на которые я упал. Ранее, когда было светло, я не замечал на свалке посуду. Я поднес один к глазам и обомлел. Господи! В руках вместо кувшина я держал человеческий череп. Кости были повсюду. Гора мусора, которая возвышалась рядом с лачугой, превратилась в курган из человеческих костей. Как на картине Верещагина.
– Ха, ха, ха, – раздался злобный смех. На моих глазах черт вырос мне вровень. Теперь нас разделяло каких-то три метра. Он с места прыгнул на меня и, вцепившись в шею, принялся душить. Я отбивался руками и ногами, пытаясь сбросить агрессора, но на меня как будто весь мир навалился тяжестью. Смертельный страх пронзил с головы до ног, рвал меня изнутри на части.
Захрустели ребра. Грудь придавило к позвоночнику. Я начал задыхаться. Страх терзал меня как свирепый голодный лев. Я чувствовал, что разваливаюсь на куски, и молил Бога, чтобы прекратил мои страдания. Я трясся как на электрическом стуле, но продолжал сопротивляться. Я цеплялся за жизнь, отгоняя ужас, вытягивающий из меня силы и энергию. Он отступил на несколько секунд, но лишь для того, чтобы вернуться с удвоенной силой.
Я тщетно отмахивался от черта, сдавившего мое горло. Руки проходили сквозь его волосатые лапы, как нитки сквозь масло. Беса смешили мои напрасные усилия, и с каждой минутой он рос. Его голова увеличилась до размеров крупной тыквы.
Молнией промелькнула мысль, что если существует ад, то я теперь получил о нем полное представление. Невозможно описать весь ужас. Ничего сколько-нибудь приближенного в жизни мне испытывать не приходилось. Я хотел, чтобы поскорее все закончилось. Хоть умереть… Но муки продолжались, а смерть не приходила.
Со стороны реки, высоко, вырисовывались очертания крупных птиц. Они быстро приближались. Подлетев, зависли надо мной с растопыренными кривыми когтями, яростно хлопая металлическими крыльями. Птицы с человеческими головами. Мерзкие рожи, вместо носов – клювы. Их глаза горели жарким красным огнем, как угли в костре. Острые как кинжалы клювы целились в голову. Я как мог уворачивался, но стервятники атаковали со сверхъестественной стремительностью. Одна из птиц, исступленно работая крыльями, с налету вцепилась в мои волосы и принялась долбить клювом макушку. Я почувствовал резкую боль в темечке. Снова удар. Твердый как алмаз клюв пробил череп и добрался до мозга. Вторая гарпия лапой хлестнула по моему лицу и зацепила когтем глаз. Брызнул фонтан крови. В глазницу вонзились десять тысяч острых иголок. Я закричал от боли, но мой крик никто не услышал. Мне хотелось плакать, а слезы выпил страх.
