— Подождите минутку, — попросил Микаэль. — Мне надо убедиться, что я все правильно понимаю. Значит, вы считаете, что он согласился работать в «Солифоне», чтобы узнать, зачем и как они его обокрали?
— Если я чему и научилась за прошедшие годы, так это тому, что понять мотивы людей не так-то легко. Зарплата, свобода и ресурсы наверняка тоже имели определенное значение. Но в целом — да! Так, вероятно, и было. Еще до того, как эта девица исследовала его компьютеры, Франс сообразил, что в краже замешан «Солифон». Но девушка дала ему более детальную информацию, и тогда он начал всерьез копаться в этом дерьме. Конечно, это оказалось гораздо труднее, чем ему представлялось, он вызывал массу подозрений, и вскоре к нему стали на удивление плохо относиться, а он все больше сторонился остальных. Но Бальдер действительно кое-что нашел.
— Что?
— Тут ситуация становится чрезвычайно деликатной, и мне вообще-то не следовало бы вам об этом рассказывать.
— И тем не менее мы с вами беседуем.
— Да, тем не менее, — и не только потому, что я всегда очень уважала ваш журналистский труд. Утром меня осенило, что, возможно, Франс не случайно позвонил ночью вам, а не в Отдел промышленной защиты СЭПО, с которым тоже имел контакт. Думаю, он начал подозревать, что там существует утечка информации. Разумеется, это могла быть чистейшая паранойя — Франс проявлял все признаки мании преследования. Но все-таки позвонил он вам, и теперь я надеюсь, что в случае удачи сумею выполнить его волю.
— Понимаю.
— В «Солифоне» существует отдел, именуемый просто-напросто «Y», — продолжала Фарах. — Прообразом является «Google Х», отдел «Гугла», где они занимаются тем, что называют moonshots[51], безумными нереалистичными идеями, — например, поисками вечной жизни или соединением поисковых машин с нейронами мозга. Если где-нибудь и достигнут AGI или ASI, то именно там, и Франса определили именно в отдел Y. Но все оказалось не так здорово, как звучало.
— Почему?
— Потому что от своей хакерши Франс узнал, что в отделе Y существует секретная группа аналитиков, исследующих внешнюю ситуацию, и руководит ею человек по имени Зигмунд Экервальд.
— Зигмунд Экервальд?
— Да, его еще называют Зеке.
— А кто это?
— Как раз тот человек, с которым общался предавший Франса ассистент.
— Значит, вором является Экервальд.
— Так вполне можно сказать. Вором на высоком уровне. Внешне работа в группе Экервальда велась совершенно легитимно. Они обобщали данные о работе ведущих ученых и о многообещающих научных проектах. Подобной деятельностью занимаются все крупные компании, работающие с ультрасовременными технологиями. Всем хочется знать, что происходит и кого следует пригласить к себе. Но Бальдер понял, что эта группа идет дальше. Они не только исследовали, но и крали — при помощи хакерских атак, шпионажа, «подсадных уток» и взяток.
— Почему он на них не заявил?
— Не хватало доказательств. Они, естественно, действовали осторожно. Но под конец Франс все-таки пошел к владельцу, Николасу Гранту. Тот страшно возмутился и, по словам Бальдера, велел провести внутреннее расследование. Однако расследование ничего не дало, либо потому что Экервальд уничтожил доказательства, либо потому что расследование было просто игрой на публику. Франс оказался в жуткой ситуации. Вся злость обратилась на него. Думаю, роль движущей силы сыграл Экервальд, а втянуть остальных ему, вероятно, было нетрудно. Франса уже и так считали параноиком и вообще подозрительным типом, а теперь все начали от него постепенно отворачиваться. Я прямо вижу его в этой ситуации, — как он сидит там, проявляет все больше неприязни, действует наперекор всему и отказывается с кем-либо разговаривать.
— Значит, по-вашему, у него не было никаких веских доказательств?
— Ну, во всяком случае, у него имелось доказательство, полученное от хакерши: что Экервальд похитил его собственную технологию и продал ее дальше.
— Значит, это он знал наверняка?
— Похоже, вне всяких сомнений. Кроме того, он понял, что группа Экервальда работает не в одиночку. Группа пользовалась поддержкой извне — по всей видимости, американских служб безопасности, и еще…
Фарах остановилась.
— Да?
— Тут Франс проявлял бóльшую скрытность, а может, просто довольно мало знал. Он говорил, что наткнулся на кодовое слово, обозначавшее человека, который являлся истинным руководителем, за пределами «Солифона». Кодовое слово было Танос.
— Танос?
— Именно. Франс сказал, что этого типа все очень боятся. Больше он ничего говорить не захотел. Утверждал, что когда до него доберутся адвокаты, ему, Франсу, потребуется страховка жизни.
— Вы сказали, что не знаете, кто из ассистентов его продал. Но вы наверняка над этим размышляли, — поинтересовался Микаэль.
— Конечно, размышляла. И иногда… даже не знаю…
— Что?
— Мне думалось, не все ли вместе.
— Почему вы так говорите?
— Когда эти ребята начали работать у Франса, они были молодыми, талантливыми и амбициозными. А закончили нервными и уставшими от жизни. Возможно, Франс их просто загнал, или же их что-то мучило.
— У вас есть все имена?
— Конечно. Это же мои мальчики, хотя приходится говорить «к сожалению». Первым идет Линус Брандель, которого я уже упоминала. Ему сейчас двадцать четыре, и он просто болтается без дела, играет в компьютерные игры и слишком много пьет. Какое-то время у него была хорошая работа — разработчик игр в «CrossFire». Но он лишился ее, когда начал регулярно брать больничные и обвинять коллег в том, что они за ним шпионят. Дальше — Арвид Вранге, о котором вы, возможно, слышали. Он был когда-то многообещающим шахматистом. Его отец давил на него просто нечеловечески, и в конце концов Арвиду надоело, и он начал учиться у меня. Я надеялась, что он давно защитится. Но вместо этого парень болтается по питейным заведениям вокруг Стуреплан[52] и производит впечатление человека неприкаянного. У Франса он, правда, на какое-то время ожил. Но между мальчиками разгорелась дурацкая конкуренция, и Арвид с Басимом, третьим парнем, возненавидели друг друга — во всяком случае, Арвид ненавидел Басима. Басим Малик, пожалуй, на ненависть не способен, он чувствительный и талантливый человек. Год назад его приняли на работу в «Солифон Норден», но долго он там не выдержал. Сейчас Басим лежит в больнице в связи с депрессией. Кстати, сегодня утром мне звонила его мать, с которой я немного знакома, и рассказала, что его погрузили в сон. Узнав, что произошло с Франсом, он вскрыл себе вены, из-за чего я, конечно, очень переживаю. Вместе с тем меня, естественно, интересует: только ли от горя? Или еще от чувства вины?
