Они же первыми научились включать и выключать небольшим мышечным усилием: «Подумал, а оно возьми и включись! И жена все услышала…» Женщины же долгое время красивым жестом вскидывали руку и то с веселым, то с отработанно задумчивым видом касались кончиком пальца уха.
Но это начиналось только с мобильника, постепенно же измельчились и остальные девайсы, под кожу ушли чипы с документами, в том числе и на автомобили, квартиры и прочее-прочее, но уже через три года эти устаревшие чипы кто выковыривал, а кто оставил: есть не просят, не беспокоят. Все эти данные теперь хранились в Сети Единых Служб, а человеку достаточно иметь в себе чип, удостоверяющий, что он – это он, а остальное проверит компьютер.
Но все это, вызывающее гневные филиппики Аркадия и брюзжание Леонида, было цветочками. Первым прорывом было избавление от очков. Когда-то компьютеры занимали огромные машинные залы, потом умещались в одной комнатке, затем на рабочем столе, наконец пришла эра ноутбуков, в конце концов в дужке очков разместились компьютеры в сто тысяч раз мощнее, чем первые гиганты. Они обеспечивали разделяемую и подправленную реальность, что для кого-то гы-гы и ха-ха, источник приколов, для кого-то источник информации, как было с Интернетом.
Уменьшить до размеров пшеничного зерна оказалось нетрудно, как и спрятать под кожу, сложности начались с подключением к нервным волокнам. Не к зрительному нерву, это было бы слишком, но все-таки к нейронам. Непросто еще оказалось научиться управлять таким чипом. У самых чувствительных уходит не меньше недели, у других – почти месяц, а половина из пожелавших имплантировать девайс так и не сумели освоить сложное управление. Им пришлось остаться со старомодными очками, что, увы, показатель, как раньше, разделил людей на освоивших компьютеры и боявшихся к ним прикоснуться.
Митинг выглядит нескончаемым, народ все прибывает, машина пробирается осторожно, впереди пробка, я рискнул выбраться на тротуар и полз со скоростью три километра в час, наконец в человеке на помосте с изумлением узнал Колю. Он размахивал левой рукой, а правой прижимал к губам нечто, заменившее мегафон, и выкрикивал нечленораздельные лозунги. Однако его понимали, отвечали дружным ревом и вздымали плакаты.
Я приспустил стекло, крикнул женщине на тротуаре:
– Против налогов?
Она отмахнулась.
– Если бы! Протестуют, что уже третий ликероводочный завод в Москве закрывают.
Я удивился.
– Ну и что? И так все пьют больше импортное.
Она засмеялась.
– Вы с Луны свалились? Импортное в магазинах не берут.
– Почему?
– Спрос упал, – объяснила она, – ниже некуда.
– Ничего себе новости, – удивился я.
Она присмотрелась, в живых глазах вспыхнул интерес.
– А вы, видать, совсем непьющий?.. Вообще-то у меня есть свободные полчаса. Муж вернется с работы еще нескоро, а у тебя, смотрю, машина просторная.
– Рад бы, – соврал я, – но спешу.
– Так пробка же, – напомнила она.
– А я переулками, – сообщил я. – Этот район хорошо знаю.
Осторожно пробираясь дворами мимо припаркованных автомобилей, мусорных ящиков и оградок, я думал о колоссальном ударе, что нанесен так называемому цивилизованному употреблению вин. До этого пьянство считалось уделом только нижних слоев населения, а вот высшие, дескать, не пьянствуют… всего лишь на том основании, что пьют дорогие вина. Однако всеобщая волна интереса к здоровому образу жизни уже подорвала могущество коньячных баронов и магнатов выпуска рома и виски, пошатнула столпы империй водочных королей и даже обеспокоила производителей мускатов, кагоров и даже шампанского, без которого не обходится ни один праздничный стол.
Что ж, пусть Коля орет и созывает народ на митинги, дни беспробудного пьянства подошли к концу, а умеренное пьянство не столь романтично, тоже незаметно уходит. И неча прикрываться красивыми лозунгами насчет марочных или коллекционных вин. Алкоголь и есть алкоголь, с этой базовой платформы нет разницы между самодельным вонючим самогоном и коллекционными. И те и другие туманят разум, бьют по печени. Да и по карману, если уж совсем честно.
В ухе пропищало, знакомый код, я сосредоточился и сказал шепотом: «Да, Света, на связи». На стене здания напротив появилось огромное, но видимое только мне, лицо Светланы, улыбающееся, с растрепанной прической. Тут же исчезло, сменившись им же, только постарше, с едва заметными морщинками у рта, а прическа уже гладкая, в стиле прошлого века.
– Привет, – сказала она, – еду мимо тебя, угостишь кофе?
– Заезжай, – ответил я. – Как случилось, что в наших краях?
– Нужно было проверить филиал нашей фирмы. Действительно, Москва так разрослась, что проще в Сибирь слетать, чем на другой конец пробиться.
Я поднялся в свою квартиру, настроил голосом аппаратуру, чтобы, как только появится гость, автомат сразу начал готовить кофе на двоих.
Она вошла все такая же подтянутая, с высокой грудью и плоским животом, ноги длинные, без капли жира. Мне показалось, что тугие мышцы располагаются не там, где должны, а где красиво – настолько хороша, словно только что из рук именитого дизайнера. Разве что по лицу видно, что уже не юная девушка. Впрочем, по фигуре тоже видно: слишком хороша, отточена, у молодых все же больше некоторой рыхлости и незавершенности.
– Привет, – сказала она. Ее глаза внимательно осмотрели меня с головы до ног. – Все качаешься?
– Ничуть, – заверил я.
– Да? А фигура спортивная. И плечи как будто стали шире.
– Это все добавки, – объяснил я.
– Ты ж вроде увлекся продлением жизни?
– А спортивные как раз и продлевают, – сообщил я. – Не знала? Если, конечно, не перегибать, не перегибать.
Она с удовольствием пила кофе, он сжигает жир, ела жирную рыбу, этот жир полезен, убивает какой-то другой жир, вредный, с удовольствием грызла черный горький шоколад, в нем тоже что-то очень полезное, не помню. Словом, она ухитряется соблюдать диету и в то же время получать удовольствие даже от нее.
Стул она повернула так, что огромное фото Каролины на стене то и дело попадалось ей на глаза. Мне показалось, что взгляд ее погрустнел, но когда заговорила, голос звучал достаточно нейтрально:
– Все еще не забываешь?
– Как я могу? – спросил я.
Она вздохнула.
– Я тоже помню. Это была лучшая подруга. Самая близкая. Но жизнь идет, Володя. Она должна идти!.. А ты все еще один. Понимаешь, как опытный инструктор скажу, что, если мышцы не тренировать, они усохнут. Это относится и к сексуальной функции.
– Перебьюсь, – ответил я вяло.
– Нерегулярный секс чреват, – напомнила она.
– Будешь смеяться, – сказал я, – но у меня нет даже нерегулярного.
