– Перебьюсь, – ответил я вяло.
– Нерегулярный секс чреват, – напомнила она.
– Будешь смеяться, – сказал я, – но у меня нет даже нерегулярного.
Она покачала головой, не сводя с меня очень серьезного взгляда.
– Шутишь? Как ты живешь?
– Да так и живу, – ответил я.
– Ох, Володя… Не знаю даже, что меня удерживает схватить тебя и увести к себе! Или самой явиться к тебе со своими домашними тапочками. Из нас получилась бы неплохая пара.
Я усмехнулся без всякой веселости.
– Я знаю.
– Что?
– Что удерживает.
– Ну-ну?
– Каролина, – ответил я лаконично.
Она подумала, кивнула.
– Да, все эти годы она все еще между нами. Не только ты, но я чувствую, что как будто в чем-то ее предам. Хотя по уму, напротив, ты должен бы перейти ко мне по наследству.
Я снова поймал на себе ее взгляд, прямой, пронизывающий, взгляд сильной и уверенной женщины, у которой все всегда получается.
– Так переходила жена погибшего к брату, – напомнил я. – И автоматически становилась его второй женой.
В ее глазах блеснули искорки.
– А ты мужской шовинист? Тебе нормально, что так переходит женщина, но заедает, что можно передать и мужчину?
– Да нет, – пробормотал я.
– Тогда в чем же дело? – потребовала она.
Я смутился, не сразу сообразил, что у нее слишком уж суровое и властное лицо.
– Все шутишь, – сказал я с неодобрением. – Тебе хорошо, у тебя клуб шейпинга…
– У меня сеть клубов, – напомнила она горделиво. – И даже центральный теперь тоже мой. Я подобрала толковых менеджеров, но пока что руковожу сама. Не такое уж и легкое дело, как намекаешь!.. Вообще планирую на выборах выставить свою кандидатуру в Госдуму. Или поосторожничать, я все-таки женщина, и начать с Московской?
– Круто, – сказал я искренне. – Тогда тебе легче будет пропихнуть закон о здоровье. А то пока сейчас все это неуправляемое. Поднялась такая волна, что экономику перекашивает, мораль трясет, целые отрасли промышленности закрываются… а другие пышно расцветают, но все стихийно, все диким макаром…
– Ну-ну, – сказала она поощряюще, – давай дальше. Ты формулируешь получше любого из нас.
– Потому ты и считала меня скучным? – буркнул я. – Новые ценности должны звучать примерно так: любой человек обязан заботиться о своем здоровье и своей высокой работоспособности. Любой человек обязан поддерживать свой организм в любом возрасте так, чтобы не существовали резко выраженные различия в работе, спорте и прочем.
– Предлагаешь сформулировать новый закон? – спросила она размышляюще. – Давай, распиши подробно. У меня пара приятелей – помощники депутатов Государственной думы. При необходимости можно не ждать, когда выберут именно меня, а внести на рассмотрение…
Я поморщился.
– К любому закону относимся враждебно. Такое лучше продвигать через моду. Через моду любую дурь можно…
Она посмотрела с подозрением в глазах.
– Что ты этим хочешь сказать?
– Через моду, – поправился я, – можно и хорошее продвинуть так же просто. Просто хорошего в нашей жизни меньше, вот всякое дерьмо и лезет.
Что-то с почками неважно, то вдруг камни в желчном пузыре, да еще в таком количестве, что можно замостить дорогу от парадного до магазина через улицу, то вдруг дают о себе знать не просто тупой болью, а вообще… будто иглой кто тычет.
Врач взглянул на мой индекс в карточке, в глазах появилась уважительность, как всегда с богатым клиентом, предложил по сходной цене искусственные почки. А если у меня какие-то предрассудки по отношению к механическому, то вполне можно вырастить для меня из стволовых клеток новые.
– Это, конечно, пока что очень дорого, но здоровье важнее…
– Хорошо, – согласился я. – Выращивайте.
– Но это очень дорого, – сказал он с некоторым сомнением. – Механические хоть не настолько совершенные, но почти вдвое дешевле…
– Если мне по средствам, – ответил я резонно, – то делать надо. Зачем мне средства дохлому?
Пришлось подписать контракт и уплатить четверть суммы вперед, но ушел я с обещанием, что через месяц мне имплантируют одну почку, а потом, когда все заживет и когда я привыкну к новой почке, поставят и вторую. Хотя, добавил врач, вторая вообще-то создана природой как запасная. Люди живут с одной и почти не замечают разницы.
На обратном пути я представил, что мне поставили именно механические почки. Пожалуй, я все еще остался бы русским, как китаец с механическими почками остается китайцем. И даже с механическими руками и ногами я оставался бы русским…
Но почему я чувствую, что я вот, будучи русским, с тем китайцем в большем родстве, чем с иным соотечественником?
Перед зданием Центрального Музея Искусств длинная очередь, афиша гласит, что демонстрируются сокровища Лувра. А через неделю, судя по числам, ожидается большая экспозиция богатств Эрмитажа. Раньше я смотрел на таких людей, что простаивают в очередях, а потом щелкают хлебалами перед глиняными свистульками, сработанными при князе Владимире, с презрением и не раз спорил с Аркадием, который громко и с пафосом говорил о каких-то великих ценностях, заключенных в этой хрени.
Потом научился смотреть равнодушно, а сейчас вдруг ясно и четко понял, что это и есть все до единого «простые». Ни один из них не войдет в наше сверкающее будущее. Нас восхищают только новости из будущего: вести из лабораторий, прогнозы ученых о новых материалах, об амбициозных проектах, а у этих особенный и какой-то непонятный восторг вызывают вещи из прошлого. Не важно, какая ерунда, но лишь бы из прошлого. И чем более далекого прошлого, тем больше ахов. Потому наибольшие очереди были, когда привозили для показа «сокровища Тутанхамона». Это было очень давно, подруга Каролины затащила и нас в музей, там перед какой-то хренью расплакалась от восторга и умиления, а я смотрел туповато и старался понять, в чем красота, если любой деревенский кузнец нашего времени в состоянии сковать такое же, а то и намного более изящное?
– Володя, – прошептала мне тогда Каролина на ухо, – ты… это… неполиткорректен!
Я осторожно выруливал в потоке машин, эти сумасшедшие любители искусств лезут прямо под колеса, подумал, что политкорректность – это, конечно, глупость и невероятный перегиб, однако это та необходимая временная мера, чтобы стабилизировать отношения в обществе. А стабилизация нужна для развития науки, иначе средства тратились бы на войны, а потом бы шли на восстановление разрушенных городов и на отчаянные попытки накормить остатки одичавшего населения.
А так в стабильном обществе, когда все сыты и начали думать не просто о жизни, но о долгой жизни, бурно развивается та область научной медицины, которая неизбежно поставит все с головы на ноги, как и должно быть: энергичные и сильные получают право жить неограниченно долго, а всякий там пьяный плебс, простолюдье, быдло или как ни назови – будет жить, сколько живут животные. Даже не «получаю право», как раз право будут иметь все, но смогут им воспользоваться только те, кто сможет заплатить за эту очень недешевую услугу, а также у кого хватит жизненного заряда поддерживать жизнь и после того, как истечет «естественный» срок.
