Оказалось — более чем. Ответственный за правопорядок чи, чирикающее имя которого я оказалась не в состоянии воспроизвести, вывалил на нас бурю возмущения, даже не удосужившись не то что по местному обычаю весьма церемонно поприветствовать и познакомиться, но даже поинтересоваться нашими именами. Наверняка здесь считается страшным хамом, а мне так с ним было вполне комфортно общаться — на его месте человек вёл бы себя примерно так же. Или это присутствие массовки в количестве около двух десятков клювов, делающих вид, что заняты чем-то полезным на него так повлияло?
— Это недопустимо! — клокотал он и собственные его длинные и многоцветные перья на плечах гневно топорщились. — Р-разврат! Падение нр-равов!
— Да-да, уважаемый, вы совершенно правы, — успокаивающе поддакивал Нейт. — Чем мы можем искупить недостойное поведение человека?
— Несмываемое оскорбление, — ещё больше петушился чи.
— Кстати, а почему Бирга Бигги в зоопарке держат? — вставила я свои пять копеек. — Проступок настолько тяжёл, что приравнивает представителя нашей расы к животному?
— Не могли же мы оставить его в гнезде разврата!
Ой, точно, у него же жильё расположено в пристройке к птицефабрике. В условиях непригодности атмосферы Чичинайры для дыхания детей Земли (будь то люди или птицы) это было весьма рациональное решение. Так, но если там сейчас никого не осталось…
— А за фабрикой сейчас кто-нибудь присматривает? — спросила я.
— Р-р-разумеется, — проклокотал чи, — не могли же мы оставить этих потр-рясающе кр-расивых созданий, павлинов, погибать без воды и пищи.
А в общем, ничего нового мы у него не узнали — вся основная информация была предоставлена нам ещё до отлёта. Вот, разве что послужили в качестве громоотвода. Завтра, зато, можно будет начать разговор о возмещении ущерба. Морального, к сожалению, а потому не имеющего твёрдого прейскуранта.
— О, а вот они, наши павлины! — Нейт остановился перед стеклянной загородкой и постучал по нему пальцем, привлекая внимание птиц. Я проморгалась: последний час, особенно пока мы шли за своими задерживающимися товарищами в зоопарк, у меня понемногу начали болеть и слезиться глаза.
— Меня больше волнует, где Мика с Эдвином и чего они там застряли.
— Вон, — Нейт взял меня за плечо и развернул в сторону соседнего, частично разгороженного павильона. — Только ближе подходить не будем. Нет у меня никакого желания вступать в контакт с соотечественником.
В видимой нам открытой части вольера, наспех переделанного под жилую комнату, кроме моего мужа и практиканта находился ещё один человек. Человек, да, но почему-то какой-то… бесформенный. Тяжёлый, массивный, одутловатый. Отёкший, что ли?
— Что с ним такое делали? — севшим голосом задала я вопрос. Если над ним издевались, то это полностью меняет всю картину случившегося. Я сморгнула — из левого глаза скатилась слеза. Вот же блин, и кулаком не протрёшь — очки мешают.
— Вам его настолько жалко? — обзор мне заслонило обеспокоенное лицо Нейта.
— Что? А, нет, просто глаза что-то печёт. Наверное, маска пропускать стала.
— Ну-ка, — он склонился к моему лицу, просматривая шов. — Нет, ничего не видно.
— Что тут у вас происходит? — выскочил из какой-то боковой двери Мика.
— Сворачивайтесь давайте, — Нейт выпрямился. — Тут с защитными очками непорядок.
В этот же момент, как по заказу, выкатилась вторая слеза, из правого глаза.
— Эдвин закончит, — не терпящим возражений голосом произнёс Мика и, схватив меня за руку, потащил на выход. Вот и хорошо. Насладиться местным собранием экзотических животных мне всё равно мешали проблемы со зрением, а желания общаться с соотечественником у меня, как и у Нейта, тоже не наблюдалось. Из того, что я успела ухватить краем глаза, было понятно, что нам достался очередной «нервный клиент».
— Что там пострадавший? — спросила я для завязки разговора. Нет, ну не молчать же.
— А! — отмахнулся Мика. — Невинно обиженного из себя корчит. Транспорт наш вы сюда перегнать не догадались?
— Догадались, — я указала в сторону зоны отдыха с непривычно высокими и узкими скамейками, возле которой мы бросили машину. — Там.
Атмосфера в машине была той же что и на улице, однако Мика приказал мне крепко зажмуриться и ловко сдёрнул защитные очки.
— Зачем? — прошипела я, пытаясь унять текущие уже ручейками слёзы.
— Затем. Мои пока поносишь, — Микины очки присосались к моей коже, короткое шипение — звук меняющейся атмосферы и можно открыть глаза. И хотя влага из них всё ещё продолжает сочиться, создавая сырость по нижнему краю оправы, стало намного легче.
— А как же ты?
— А я в твоих пока похожу, — ещё одно короткое шипение. — Ничего, уже недолго осталось, да и я из другого генного материала сделан, не должен так остро реагировать.
— Спасибо, — я подвинулась поближе и положила голову ему на плечо. Постоянное присутствие вместе с нами в ограниченном пространстве двух посторонних мужчин несколько сковывало — не понежничаешь. Так хоть теперь, пока они там дела заканчивают… А целоваться местная атмосфера, при всей её зловредности, совершенно не мешала. Маски мешали и очень, но мы их на некоторое время упразднили. Авось не надышимся.
— Кхм, — раздалось деликатное покашливание.
— Мы вам не очень помешаем?
— Помешаете и очень, — Мика выпрямился и вернул намордник на место. — Но куда уж вас денешь. Давайте домой.
Дома, в тех двух модулях, что выделили на наши нужды местные старожилы, было хорошо. Здесь можно было стянуть вконец опостылевшие дыхательные маски и защитные очки и вытянуться во весь рост на кровати, да ещё и Мика мне на глаза шлёпнул какие-то примочки, от которых распространялся приятный холодок, а противное жжение наоборот уходило. И если я уже почувствовала себя вполне прилично, то можно вернуться к делам насущным:
— Что узнали от нашего пострадавшего?
— А может вы сначала? — выдвинул встречное предложение Эдвин.
— Можно и мы, — покладисто согласилась я. — Только коротко получится очень: виноват-виноват-виноват. Оскорбил чувства местной общественности, на мораль и нравственность покусился. Вот собственно и всё, что мы вытащили из местного полицейского чина.
— А наш клиент собственное деяние и не отрицает, — азартно вставил Эдвин. — Да при такой доказательной базе, это было бы глупо с его стороны. Только виновность свою не признаёт, говорит, что только потакал капризам местной молодёжи. И я, если признаться совсем уж честно, тоже не вижу ничего особо страшного, из-за чего стоило бы шум поднимать.
