Он попятил коня от нас, а задом двинулся навстречу равеннской — читай, римской — депутации… Говорят, что папа Лев страдал старческой дальнозоркостью.
Потом, не оглядываясь, Аттила прискакал к нам, римским варварам, развернулся и заставил коня замереть, как на пьедестале.
Римляне подошли. Начальники папской свиты — консул Авиен, префект Тригеций, оба в отставке — хмуро переглянулись не с Аттилой, а с нами.
Переговоры не затянулись. Папа вытягивал шею, с нескрываемым ужасом посматривая на застывшую на время лавину кибиток и тучи дыма, а когда успокаивался, начинал морщить нос.
Меня тревожила только одна не известная мне подробность последних дней Древней Истории: а как вдруг папе придет в голову дать Аттиле ложный адрес невесты — только не римский, а равеннский. Мне нужен был только Рим.
И я получил Рим…
«До Рима добираться дольше, пусть их едут, а там видно будет…» — так, по моему разумению, рассудил папа. И мне было нечем его отблагодарить.
Империя откупилась — в последний раз. Равеннский двор мог недолго радоваться, не зная о щедром подарке Аттилы «брату своему», королю вандалов Гейзериху. Тремя годами позже Гейзерих примет посмертный подарок базилевса гуннов… и обойдется с ним, как последний сорванец…
Отпуская меня, Аттила взял с меня клятву не снимать гуннскую шапку до врат Рима.
Мы выехали на рассвете следующего дня, в сопровождении «волчьей стаи», не всей, десятой ее части — сотни гуннских богатырей в накидках из цельных волчьих шкур крупных самцов.
На пути в Рим стратег Демарат будет необыкновенно много молчать — и не пить вовсе, отчего как-то ясно бледнеть и сохнуть лицом.
Ниса не обращала внимания на метаморфозы своего стратега, с утра до ночи занимаясь собой, обвешивая кибитку изнутри зеркалами и примеряя неисчислимые женские сокровища. Он готовилась к триумфальному вступлению в Рим.
— Ты бывала в Риме? — спросил я ее, как-то заглянув в улитий домик на колёсах.
— Никогда! — сверкнула она глазами. — А ты?
Я чуть было не соврал ей — и удивился: в ту минуту мной владела сильная иллюзия, что уж где-где, а в Риме-то я бывал…
— Надеюсь, что попаду.
Ниса расстроилась:
— Я думала, что ты покажешь мне Рим. Я думала, что ты был везде.
— Везде, — подтвердил я. — Кроме Рима.
На ближайшем привале Демарат хмуро посматривал на нас, как-то бессильно двигал бровями и молчал вроде Марка Аврелия, «наедине с собой».
От селений, от стоячей воды мы держались подальше: где-то здесь бродила еще недавно «царица грозная Чума». Но не помню страха, никакой опаски… Мне чудилось, будто мы протаптываем в римской чуме невидимый гуннский туннель. Итак, «держались подальше» было лишь гигиенической мерой. Однако невольно, с действительным страхом в самой глубокой глубине души я соблюдал в дороге еще одно ограничение — держался всегда в узкой щёлке-колее между цепями всадников-стражей и ни разу не заступал за неясную границу наших бивуаков. Я сильно внушал себе: Сфера растаяла и существует теперь на перекрёстке пространств только этот, Древний Рим… но страх, страх снова проехаться нагишом, на заду, на спине по шершавой ледяной горке…
— Вот он… заметь, — сказал Демарат однажды в полдень.
С возвышенности можно было разглядеть вдали бурую и рыхловатую ковригу какой-то обширной крепости, широко окруженную темной массой припёков-трущоб.
— Что там? — глупо полюбопытствовал я.
— Так я и предполагал, — слабо усмехнулся Демарат моей глупости. — Рим.
Я растерялся. Окрестные пасторали последних веков Империи были безлюдны, только одна крохотная человеческая фигурка виднелась впереди на краю пригородного селения.
— Похоже, гостей не ждут… — умно предположил я.
— Говорят, чума… — пожал плечами Демарат.
Ниса торопливо вдевала в мочки огромные золотые висюльки.
У крепостных врат, под бурыми, замшелыми стенами Рима, печальная депутация стояла нам навстречу. Белоснежная пышность тог не произвела на нас никакого впечатления: эта хмуро-любезная компания выглядела жидко и захолустно. И очень сочувствуя этим жмущимся в кучку патрициям, я решил наконец покончить со всеми своими страхами.
— Да, мы оставим охрану за вратами, — сказал я римлянам. — Дайте нам гарантии.
Префект, блекло обрадовавшись, очень смешно пошевелил пальцами ног в своих патрицианских башмаках-кальцерусах и переглянулся со своими. Я же не стал переглядываться с Демаратом.
Северные врата Рима отворились, и я поторопился не совсем вежливо.
— Не беспокойся, — услышал я желчный шепот Демарата. — Я пропущу тебя в Рим.
— Надеюсь, ты сумеешь справиться и без меня, — в тон ответил я ему, собрался с духом и впервые заступил за предел «гуннского туннеля»…
Рим остался стоять, как стоял.
— Рискнул? — мефистофельски усмехнулся Демарат у меня за спиной. — Цел?.. Рад?
Потом он выглянул сбоку и заметил с недоумением:
— Вижу, свободе ты не особенно радуешься…
«Чему радоваться-то?» — недоумевал я сам. Бесы бросили, чего лучше, оставили в покое… только бросили слишком, слишком далеко от дома. Остаться в Риме? Вернуться к Аттиле, в варварской шапке?.. Нет! На восток! Теперь я мог отправиться на Москву один, пешком.
— Рассуждаешь верно, — сказал Демарат, заметив во мне перемену. — У нас нет дома.
За крепостными стенами еще долго тянулись мусорные и руинные пустыри, редко обставленные обшарпанными святилищами.
Римские тени понуро тянулись у нас под ногами. Путь по Вечному Городу был длиннее всей Соляной Дороги.
Окна были пусты. В редких появлялись бледные лица. Даже мальчишки и собаки не приближались, а подглядывали за нами из-за самых дальних углов.
— Тихо у вас, — сказал я префекту.
— Чума была в гостях, — вздохнул и пожал плечами префект.
Нам отвели как будто брошенный патрицианский дом, гулкий и мраморно-гладкий, как большая раковина. Мы вышли в открытый небу внутренний дворик с изящной бледно-розовой колоннадой. Я остановился на краю прямоугольного водоёма и с наслаждением заглянул в чистую на вид воду. Я увидел на воде мрачного бородатого варвара в лисьей шапке, которую я позабыл снять во вратах. Дно было выложено разноцветной мозаикой, виноградными лозами, птичками, рыбками… А рядом с варваром на воде появилось прозрачное отражение бритого, трезвого и мудрого эллина.
— Пришли, — сказал эллин. — Где Харон? Умер, что ли… Кто тогда повезет нас через Лету?
— Стикс… — уточнил я. — Здесь берег Стикса.
