Студентов лиготехникума ни один раз возили на экскурсию в Промзону, а однажды даже катали над ней на вертолете. Эта экскурсия очень хорошо запомнилась Кате.
Плоские поверхности крыш одноэтажных цехов-сараев простирались до горизонта. По бокам зоны тянулись сияющие ряды теплиц, обеспечивающих витаминами темные ручейки из человеческих тел, устремляющиеся по узким протокам к дверям цехов. Теплиц было много, но, если приглядеться, удавалось заметить, что с одной стороны они продолжают размножаться – строиться, захватывая улочки темных деревень и неряшливых городов, а с другой – уже разрушаться, подталкиваемые теми же деревеньками, огородами, оправленными заборами из ржавой проволоки, сараюшками из железнодорожных контейнеров и прочей неубывающей чумазой живой суетней.
А от города к Промзоне тянулась разлапистая дорожная стройка – прокладывали трассу для поезда с магнитной подвеской, с целью быстрой и дешевой доставки рабочих к цехам. И только на краю этого изувеченного пространства виднелась полоса леса, но и там можно было заметить подъемные краны – это возводили корпуса Ошаловской станции слежения за космическими объектами. Все строилось, менялось, стремилось к будущему – ровно таким образом, как представляли его себе Нифонтов с Петруничевым.
И сидящие тогда внутри мощного промышленного вертолета студенты гордились открывающейся им картиной и уже четко ощущали: все эти увиденные ими внизу рабочие – лишь персонал, «клопы в белых валенках». Им же уготовано будет право руководить этими людьми. Разрабатывать проекты и принимать необходимые решения.
Катя помнила, как проявились тогда, в вертолете, лица ребят. Зинаида, не отрываясь, следила за кранами, утопающими длинными ногами в лесу. Ее лицо сменило свое неуверенное, какое-то вечно стесненное, озабоченное некрасивостью черт выражение. Зинаида стала вдруг напряженно-просветленной – ее влекли космические исследования, имеющие, судя по всему, большое будущее, благодаря развитию лиготехники.
Варакуша, сдвинув брови, крутил головой, и рассматривал каждый угол и каждый тумблер мощной машины. Марик был бледен и зажимал рукой рот. Женька что-то строчил в блокноте. Лисина вообще не полетела, заявив, что у нее ОРЗ, а на самом деле, и Сова это знала, Лисиной очень не понравился темно-зеленый комбинезон с горбом парашюта, который пришлось бы на себя напялить. А вот зато Паша Нерсисян стал на редкость спокойным и горделивым – он определенно ощущал ответственность за снующих, стоящих, перекладывающих и перебирающих изделия на ликокристаллах людей: маленьких и спроецированных в черную точку головы, там, внизу…
Но особенно весело от этих мыслей не становилось. Плечи сжимались, хотелось съежиться и завыть – очень уж горячо и опасно было ступать по бордовой дорожке.
Дворы с неподвижно застывшими фигурами бабушек в одинаковых белых (выдаваемых по особым талонам) платочках кончились и ребята подошли к невысокому уютному зданию с колоннами, которое, по рассказам родителей когда-то называли «киношкой», а теперь, опять же, переворотив все нутро, сделали «высокотехнологичным» игровым центром. И по дороге никто из них и не заметил, что Чубаров свернул в сторону, нагнулся, вроде бы, завязывая шнурок, а потом двое в темном и невзрачном быстро подхватили его под локти и увели в низкий подъезд одного из домов.
– Не тащите же меня так! – вырывался Аким Юрьевич, что есть силы отбиваясь локтями.
Но двое в серых кустарных кепках, надвинутых на лбы, втолкнули его в совершенно пустое полуподвальное помещение – бывшие комнаты домоуправления, в раздражении дали в нос и бросили на пол. Потом расстели газетки, сели рядом и аккуратно поставили между собой бутылку «Столичной» и тарелочку с сероватой колбасой, испещренной ровными кругляшками жира.
– Ты совсем показываться перестал, Ач, – сказал один из тащивших и принялся раскупоривать бутылку.
– Некогда мне показываться, – Чубаров вытер кровь носовым платком, – Да и с работы выгонят, если только с кем из вас заприметят. Знаю, знаю. Слышал: умельцы группы Сопротивления умудрились запустить какое-то эфемерное сообщение по трансляционной сети…
– Это не везде удалось, нам что-то постоянно мешает. Не поймем пока закономерности. Дай-ка нос посмотрю…–
Второй стащил с головы кепку и оказался темноволосой, очень коротко стриженой женщиной.
– Закономерности… Не трогай, Ми, больно ведь, – боднул головой Аким Юрьевич, – Закономерности им… Глушат вашу станцию и все. Кабельных червей запускают.
– Не скажи… Нас власти точно не засекли. Проверено железно. Ведь сообщение кое-где прошло – а кое-где нет.
– Да, я знаю, без дураков, – Аким запрокинул голову, чтобы остановить кровь, – Глушат – не власти. И если я вам выдам сейчас эту…закономерность, вы же мне не поверите! Нет! Вы вообще не желаете мне верить, а только затаскиваете меня и затаскиваете на ваши дурацкие собрания. Так вот. Верьте – не верьте – сообщения проходят только через округлые объекты. Если это антенна-тарелка, репродуктор или монитор в виде диска, шара или овала.
– А внутреннюю структуру этих…э-э-э объектов ты не исследовал? – Мужчина, так и не снявший кустарную кепку, глотнул из стакана и направился к куче какого-то старья в углу. – Может, состоят они из…э-э-э… округлых корпускул.
– Ежик, ты, как всегда передергиваешь, ершишься и расправляешь колючки. Давай-ка лучше послушаем Акима, – сказала женщина, – все равно у нас нет больше ни одного уха в структурах, кроме него. Забрали же всех…
– И меня у вас не будет, если продолжите все ваши подставки. Меня у вас уже почти и нет. Именно из-за связи с тобой, уж извини, Маша, аспиранта Чубарова поперли из Лигоакадемии.
Женщина поднялась и прошла к зарешеченному окну, высоко расположенному в этом полуподвале. Тем временем Ежик выудил из кучи хлама какой-то синий чемодан, притащил его в угол, протянул шнур до замшелой старой розетки, поколдовал над чемоданом, и вдруг оттуда прорвалась музыка. Сначала прерывисто, и Ежик заворчал: «Фу, иголку не так поставил!», а потом все более густо и властно.
– Неплохо звучит, – сказал он, снял кепку и пригладил волосы. – Да, хорошо звучит. Вот что значит – аналоговый сигнал.
Густые звуки заполнили комнату, Ми замерла у окна, и на светлом фоне обрисовался ее четкий, словно принадлежащий старинной монете, горбоносый профиль. Чубаров доковылял до Маши Ивановой, нагнулся, чмокнул ее туда, где начиналась шея и кончался ежик волос, и уже увереннее двинулся к двери. А перед выходом обернулся и бросил:
– Да перестаньте вы зря детей пугать. Все равно ведь ничего не можете сделать. Станция «Сполох», тоже мне!..
