- И откуда у тебя только руки растут! - набросился я однажды на Смолина.
Они меня раздражали своим безучастным присутствием, незаинтересованностью в исходе дела. Они не видели себя в этом деле, оно им было ненужно. В такие минуты я мечтал даже об Ушкове!
Готовить же новую команду - долгий и кропотливый труд, требующий и времени, и нервов. Как быть?
С помощью случайных людей, биологов, медиков, программистов и электронщиков мне удалось создать несколько модулей. Мой прошлый опыт был востребован на сто процентов, пригодились и все штучки-дрючки, привезенные в двух чемоданах. Теперь мое внимание было сосредоточено на создании искусственной плаценты. Искусственные печень и почка, выращивание глаза, руки или пениса, пересадка сердца или даже головы не шли с ней ни в какое сравнение. Эта идея зародилась у меня давно, еще когда у нас возникли проблемы с Азой. Все это время я вынашивал планы по осуществлению этой мечты, и вот я был готов провести первые испытания. В конце концов нужно было дать лад и делам, и мыслям. Питание и выращивание плода in vitro, в пробирке, вне стенки материнской матки - это была революционная идея. Все сложности с токсикозами беременности, с неправильным прилежанием плода, кесаревы сечения и другие человеческие акушерско-гинекологические проблемы отпадали напрочь. А сколько решалось в одночасье этических проблем! Если бы нам удалось создать искусственный детородный орган, мечтал я, мы бы продвинулись вперед не на шаг, а на сотни миль. Эта мечта делала меня несчастным. Я проводил в лаборатории и на почтовом ящике, где электронщики и технари из самых современных технических узлов лепили мне матку, долгие дни и месяцы... И вот - испытание...
Железная плацента (Жора назвал ее «Милашкой») работала как часы.
- Милашка?! Я не ослышалась?
Лена просто ошарашена!
- Ну да! - говорю я, - а что?
- Да нет, - говорит Лена, - просто...
- Она стала хорошим подспорьем, но она не могла подменить людей. Люди - команда - оставались главной проблемой.
Бывает, что я думал о себе, как о ком-то другом: ему-таки доставалось.
Он уже столько прожил и пережил, что перестал даже надеяться... Ему кажется, ничто не может застать его врасплох. Чтобы скрасить свое существование, он стал размышлять о смысле жизни и успокаивать себя тем, что занимается важным делом, которое его кормит и держит на земле. Заглянуть бы немножко вперед, в завтра - об этом можно только мечтать.
Объявление в газете вытащило из битком набитой памяти историю с покорением вершины. Сейчас он уже не помнит, какой тропинкой они поднимались: смеркалось, накрапывал дождь...
- Ты невнимателен, - сегодня это было первое ее замечание.
Да, он заметил эти знаки не сразу и чуть было не выехал на полосу гравия. Он читает: «Ремонт дороги». И тут же рядом: ‟Объезд».
А тем далеким летом дорога была в полном порядке.
Он наслаждается мыслью, что никто не знает, где его искать, и хотя жизнь не имеет смысла, он ищет его вот в таких путешествиях, в том, что пытается убежать на какое-то время от суеты, спрятаться, что не всегда удается - от себя ведь не убежишь.
С шести утра они на ногах, вернее на сидениях его «BMW». И уже часов пять-шесть кряду едут без остановки.
- Пристегнись, - говорит он.
Она не слышит. В томике сонетов Шекспира она ищет подсказку - какую-то страницу, где есть продолжение тех строчек, которые она уже ему прочитала:
Но, может быть, ты скажешь мне в ответ,
Что красоту не надо украшать.
Что правде придавать не надо цвет,
И лучшее не стоить улучшать.
Да, совершенству не нужна хвала,
Но ты ни слов, ни красок не жалей
Чтоб в славе красота пережила....
И вот здесь память ее подвела.
- Это сто первый сонет, - говорит Юлия, - кажется сто первый... Нет - точно сто первый...
- Пристегнись, - повторяет он.
Мотоциклиста он заметил давно, но скорости не прибавлял. Он и не подумает от него убегать, нет. Он просто подпустит его поближе. Еще никому из тех, кто преследовал его на мотоцикле, не удалось его обогнать. У всех была одна и та же ошибка - обойти его справа. Тут-то и поджидала их судьба.
- Вот, - говорит Юлия, - ну как же!.. Как же я могла забыть?! Ну, конечно...
Она с удовольствием выразительно и так, чтобы ее слова победили шелест шин, повторяет:
Но ты ни слов, ни красок не жалей
Чтоб в славе красота пережила....
- Пристегнись же наконец! - Он уже не выбирает тон.
- Что?..
Юлия смотрит на него с недоумением, а он указательным пальцем правой руки так, что вся рука его, как пас спасателя, ложится на ее грудь, указывает на ремень.
- Что, - спрашивает она еще раз, - что случилось?
- Ремень, - говорит он тоном, не терпящим возражений.
- Что это... там?
- Пистолет...
- Пистолет?!!
Юля смотрит на него как на чужого. Ее глаза не только удивлены, в них застыл страх. Она послушно пристегивается, а он принимает влево. Чтобы этот резвый наездник в черном шлеме (как космонавт, думает он), чтобы этот цепкий преследователь мог обойти его справа. А куда ему деваться?! Он ведь и не подозревает, какая ему уготована западня! Эта ловушка уже не раз выручала. Объездная дорога - узкая полоска асфальта - вот-вот закончится... А теперь все, как по маслу: резко упав подбородком в ее пах (не теряя из виду ленту шоссе), дотянуться пальцами правой руки до рычажка правой дверцы, дернуть его на себя, чуть-чуть толкнуть дверцу и почти одновременно резко затормозить!.. Слава Богу, законы инерции не подводят - дверца гостеприимно распахивается: входите! Но в тот же миг в нее на полном ходу всей своей скафандровой головой влетает, врезается, влепливается мотоциклист!.. И срезает дверцу, словно лезвием бритвы...
Он уже отпустил тормоза и машина, слава Богу и законам инерции, теперь медленно катится к безжизненно валяющемуся поперек дороги мотоциклу. Только заднее колесо еще живо, еще куда-то спешит, бешено вращаясь. А где же резвый наездник? Рядышком. На обочине...
Он не останавливается, чтобы помочь пострадавшему, он никогда в таких случаях не останавливается. Зачем?..
- Ух ты!.. - только и слышит он.
Теперь придется до самого города ехать без правой дверцы.
- Что это было? - спрашивает Юлия.
- «Свой золотом покрытый мавзолей», - говорит он.
- Что-что?..
- Ничего, - говорит он.
Это было ее первое свидание с адом.
- Страшно? - спросил он.
- Я не успела испугаться.
Теперь он съезжает на обочину и останавливается, чтобы она размяла косточки. Да и он с удовольствием выйдет из машины.
Ее белые ноги, белые руки, белые шортики... Его кожа тоже давно не видела солнца: не то, что белая - голубая...
И эти пречерные дивные живые глаза, сверкающие алмазами из-под непокорной челки...
Я видел даже, как он счастлив!
Однажды я рассказал Жоре о своих клеточках. Ничего нового!.. Все, что я мог ему сообщить, он знал. Он действительно жил в кипящем слое всех достижений науки, мог предположить, чем кончится то или иное начинание, видеть далеко вперед. Ему не нужны были никакие подробности, которые сверкали на научном небосклоне. Чуич, он чуял путь, на который следует встать, чтобы выйти к храму. Так чумаки знали Млечный Путь, когда шли за солью. Я и не рассчитывал его удивить. Я вообще чрезвычайно скучен. До тупости. И редко расплескиваю себя разговорами по пустякам. Разве что с Жорой. Он - чудный слушатель - просто вытягивает из тебя слова. Да, я скуп на слова до отчаяния, но в этот раз меня вдруг прорвало. Рассказывал я долго, подводя его мысль к самому главному - к вечности. Он вяло слушал, морщась и щурясь, курил свою трубку, и время от времени, поглядывал на меня, мол, зачем ты мне все это рассказываешь, и чего, собственно, ты от меня хочешь? Я несколько раз повторял сказанное, как бы, не замечая этих повторов, сбивчиво и жестикулируя пальцами, как бы убеждал его в достоверности сказанного и, когда он был готов выказать мне свое удивление, это было видно по его ерзанию в кресле, я произнес:
- ... и мы получили...
Я поражу его, решил я.
- ...получили клон.
Он открыл один глаз и уставился на меня, как Кутузов.
- Что получили?
Мы сидели за длинным лабораторным столом, на котором можно было найти все, что угодно: от колб и пробирок до красного кашне и перчаток, плоскогубцы, отвертки, паяльник, гвозди, сверла, шурупы... Это был миниатюрный блошиный рынок, глядя на который отдыхала душа исследователя: все всегда было под рукой.
- И мы вырастили клон, - сказал я еще раз.
Жора взял карандаш, и на чистом беленьком кругляшке фильтровальной бумаги начал рисовать огромную клетку с темным ядром и длинными отростками. По всей видимости, это был нейроцит, так как одному из отростков - аксону - места на фильтре оказалось мало.
