– Ага.
– Честно?
– Клянусь девичьей честью твоей прабабки. Да чего пристал?!
Я, краем уха прислушиваясь к беседе, основное внимание обращал на обстановку. Здесь было на что поглядеть. Не знаю, есть ли вообще в этом городе обычные дома, где принято жить у нормальных людей. Ни одного пока что без веселых вывесок не заметил. Причем текст на всех без исключения вывесках отсутствовал, скорее всего ввиду поголовной неграмотности потребителей услуг, а о специализации заведений говорили бездарно намалеванные картинки. Они, надо признать, были понятны даже клиническим идиотам. Чаще всего встречались выполненные на все лады изображения посуды, заполненной пивом или чем-нибудь непенящимся, но очень сомневаюсь, что лимонадом. Чуть реже попадались полуодетые или даже вовсе голые красотки с гипертрофированными, ярко накрашенными губами, растянутыми в недвусмысленной улыбке. Иногда их заменяли пухлые мальчики или даже особы непонятные. Игральные кубики раскачивались над входами в местные казино. Пару раз видел портреты мужчин с отсутствующим взглядом и чем-то похожим на курительные трубки в губах. У входа в такие места штабелями лежали люди, лица у них были копией нарисованных на вывесках.
Изо всех углов к нашей процессии почти непрерывным потоком выскакивали женщины, в чьей профессиональной принадлежности было невозможно усомниться. Целью их атак было отбитие хотя бы одного воина от наших стройных рядов с целью затаскивания добычи в порочные глубины этого рассадника разврата. Нам стоило немалых трудов отбиваться от этих порочных особ, а уж шум стоял такой, что небось на Железном Мысе слышали. Ругались эти дамочки столь виртуозно, что оба наших боцмана краснели от стыда за свою скромность, по силе криков равных им тоже не было. Зеленый, спрятанный под плащом, вздыхал от зависти, стараясь запомнить все до последнего слова, но, похоже, не справлялся – слишком уж широк поток новой информации.
Хуже всего приходилось, когда атаки предпринимали не распутные женщины, а существа мужского пола, но той же профессии. Мои воины, не избалованные доведенной до идиотизма идеей свободы цивилизованного общества, шарахались от таких «красавиц» будто от чумы, предпочитая с боем прорываться через орду погани, чем терпеть прижимающихся особей альтернативной ориентации.
Несколько раз к авангарду колонны выходили личности, сказать про которых пьян – это значило обозвать слона тушканчиком. От них следовали неоднократные предложения выпить, пару раз нас принимали за каких-то давних приятелей, столько же раз просили угостить в долг славных воинов, которым грозит неминуемая гибель от затянувшегося похмелья. Одному попрошайке старший стражник даже в глаз двинул – уж очень приставучим оказался.
И абсолютно всем было безразлично, почему по городу продвигается отряд вооруженных до зубов людей, никого из которых здесь никто никогда не видел. Наши баллисты только у малыша-стражника вызвали вопросы, остальным было глубоко безразлично. Думаю, сумей я завести свой танк и примчись на нем сюда – вряд ли бы реакция серьезно отличалась от нынешней. Шлюхи бы лезли на броню, кандидаты в собутыльники бросались под гусеницы, а попрошайки настойчиво стучали в люк механика-водителя.
– Сэр страж, – тихо обратился Тук.
– Что?
– Там бабенка справа выскочила и сиськи показала. Вы это видели?
– Да я за всю жизнь столько этого добра не видел, сколько здесь за пять минут.
– Сэр страж, так она потом подол задрала, а там… Мужик это оказался, сэр страж. Как такое вообще может быть?!
– Тук, ты разве сам не видишь, куда мы попали? Здесь все может быть. Меньше смотри, крепче спать будешь.
В подтверждение моих слов тут же подскочил очередной зазывала, затараторил с невероятной скоростью:
– Господа, не проходите мимо! Что угодно?! Есть абсолютно все! Хотите самых развратных женщин мира, полных бесстыдниц?! Или хотите бесстыдниц престарелых, повидавших абсолютно все, умеющих то, чего никто, кроме них, не умеет, и угадывающих даже невысказанные желания?! Они откроют для вас неизведанное! Такого опыта, как у них, нет ни у кого! Куда же вы?! Ну остановитесь хоть на миг! А! Понимаю! Вам больше по душе скромность и чистота юности?! Есть молоденькие женщины, только-только познакомившиеся с развратом! Есть девственницы из рабских бараков, покорные и послушные! Есть девственницы дерзкие, взятые у степняков, они подороже, ведь нет ничего приятнее для мужчины, чем усмирение этих диких кошечек! Ну не проходите мимо! Вам чистоты юности недостаточно?! Так посмотрите, что у нас есть для самых взыскательных господ!
Зазывала указал на женщину, прижимающуюся к стене. Та, растянув в омерзительной улыбке густо накрашенный рот, откинула полу плаща, продемонстрировав укрытую под ней девочку лет шести. Лицо той было столь же густо размалевано, а глаза потухшие, будто у древней старухи.
– Видели?! – продолжал надрываться зазывала. – От младенцев до тех, кто одной ногой в могиле стоит, причем любого пола! У нас есть все, даже то, о чем вы мечтать не смеете! Это Альлаба, здесь нет запретов, а я ваш верный слуга во всем, что касается любых удовольствий! Здесь можно абсолютно все! Запретов никаких! Да сами посмотрите – нет ничего недоступного!
Но я видел лишь одно. Вот Штучка с тихим, на грани слышимости, звоном выбрасывает серебряный чуть изогнутый клинок, по остроте превосходящий самую качественную бритву. Вот лезвие устремляется вперед, вскользь прикасается к шее, отступает с ленивой грацией, будто кошка отворачивающаяся от опустошенной миски. Она сделала свое дело, вылизав сметану до последней капли, теперь остается с гордостью удалиться. А на коже остается тончайшая линия разреза. Вот эта линия набухает, превращаясь в темную полосу, и наконец извергает поток багровой жидкости. Скороговорка зазывалы захлебывается в крови, переходя в предсмертный хрип. Он, пошатнувшись, отходит на шаг, ноги становятся непослушными, заваливается на колени, а Штучка, метнувшись в лицо мрази, в коротком выпаде с хрустом сокрушает частокол грязных зубов, проворачивается во рту, превращая поганый язык в комок рубленого фарша.
Что-то такое, видимо, отразилось в моих глазах, потому что зазывала как-то подозрительно быстро сник и даже не попытался приставать к воинам позади. Чудом выжил, скотина. Мне стоило немалых усилий сдержаться, не превратив видение в реальность. Нам очень нужно попасть в гавань без лишних проблем, а это вряд ли получится, начни мы рубить всех встречных.
Ничего, в гавани посмотрим. Я ни за что себя не прощу, если уйду из этого нечищеного сортира, не хлопнув дверью. Да и люди меня не поймут. Они хотели добычи или хотя бы подвигов, и, глядя на все происходящее, многие рукояти оружия поглаживают.
