Барра повелительно свистнула. Птица в последний раз клюнула Эджила в затылок и недовольно вернулась на свой насест — на руку девушки. Теперь Барра повернулась к Старку — так решительно, что тот вообразил, будто настал его черед и сейчас крылатая хищница бросится на него. Но девушка внимательно оглядела пришедшего и покачала головой.
— Не стоит, — сказала она и надела на голову птицы колпачок: — Ты, пожалуй, сможешь убить ее…
Эджил встал и ушел в темноту, облизывая рану на руке. Лицо его почернело от ярости. Второй мужчина взглянул на Барру.
— Если бы ты предназначалась мне, я бы выбил из тебя твою спесь!
— Подойди и попробуй, — ответила Барра.
Мужчина пожал плечами и сел.
— Это не мое дело. В своем собственном доме я поддерживаю мир.
Он глянул на женщину в белом, и Старк увидел, что на ее лицо, до сих пор ничего не выражавшее, опустилась тень униженного страха.
— Да, поддерживаешь, — заметила Барра. — Но на месте Эйрил я зарезала бы тебя сонного. Впрочем, тебе нечего бояться: у нее не хватит на это духу.
Эйрил вздрогнула и посмотрела на свои руки. Собирая разбросанные фигурки, мужчина небрежно произнес:
— В один прекрасный день Эджил свернет тебе шею, и это не слишком огорчит меня.
Тем временем глаза жирной старухи е жадностью наблюдали за происходящим, а рот ее с такой же жадностью поглощал пищу.
Оба этих занятия чрезвычайно занимали ее.
— Приятная семейка, не правда ли? — обратилась она к Старку. — Они взрослые люди, а ссорятся, как ястребята в гнезде. Поэтому я и держу их около себя: за ними нужен глаз да глаз. За всеми, кроме Триона.
Она показала на уродливого юношу.
— Он ни на что не годен. Он тупой и мягкотелый, хуже Эйрил. Не внук, а проклятие! Зато у его сестры огонька на двоих!
И она снова принялась жевать, что-то гордо бормоча.
Трион поднял голову и заговорил. Голос его звучал как музыка.
— Может, я и туп, бабушка, может, я слаб телом, и нечего ждать мне от жизни, однако я буду последним Лхари. Смерть притаилась на башнях, она ждет, она возьмет вас раньше, чем меня. Я знаю это, ветры все рассказали мне.
Он перевел на Старка свои полные страдания глаза и улыбнулся с такой болью и покорностью, что у землянина сжалось сердце. Но была в этой улыбке и благодарность, благодарность человека, который долго ждал и чувствует, что его ожидание подходит к концу.
— Ты, — сказал он мягко, — иноземец с неистовыми глазами. Я видел, как ты выходишь из мрака, и там, где прошли твои ноги, остались кровавые следы. Твои руки были красными до локтей, твоя грудь была забрызгана алым, и на твоем челе — символ смерти. И пока я смотрел на тебя, ветер шептал мне в ухо: «Так и должно быть. Этот человек разрушит замок, засыплет камнями Шараан и освободит Потерянные Души».
Он спокойно засмеялся.
— Смотрите на него, все смотрите! Он станет вашей гибелью!
Последовала минута молчания, и Старк, суеверный, как всякий дикарь, почувствовал, что ужас охватил все его существо. Старуха с отвращением прошипела:
— Значит, тебе об этом нашептали ветры, несчастный идиот?
С удивительной силой и меткостью она швырнула в Триона спелый плод.
— Заткнись, ублюдок, я до смерти устала от твоих пророчеств.
Трион посмотрел на малиновый сок, стекавший по его груди и капавший на его работу. Наполовину законченная головка была заляпана соком. Судорога восторга все еще сотрясала его тело.
— Ну, — сказала Барра, подходя к Старку. — Что ты думаешь о Лхари, о гордых Лхари, унизившихся до того, чтобы смешивать свою кровь с кровью быдла, обитающего на болотах, о моем полоумном братце, о моих ничего не стоящих кузенах, о маленьком чудовище Боре, последнем отпрыске древа? Тебя не удивило то, что я выпустила своего сокола на Эджила?
Вскинув голову, она ждала ответа. Ее серебряные локоны обрамляли лицо, как клочья грозового облака. В ней было самодовольство, которое одновременно раздражало и восхищало Старка.
«Адская кошка, — думал он, — но очаровательная кошка. Наглая, но благородная».
Ее губы приоткрылись не то в ярости, не то в улыбке.
Старк внезапно схватил ее и поцеловал.
Он сжимал в руках ее гладкое и сильное тело, сжимал, как куклу, и не спешил отпускать. Наконец он выпустил ее и ухмыльнулся.
— Ты этого хотела?
— Да, — ответила Барра, — именно этого.
Она повернулась. Скулы ее опасно затвердели.
— Бабушка…
Она не успела закончить. Старк увидел, что жирная старуха пытается сесть, лицо ее побагровело от усилий, в глазах горело страшное бешенство.
— Ты… — начала она.
И задохнулась от злобы.
Неслышно появился Эджил. В руке он сжимал какой-то странный тупоносый предмет из черного металла.
— Ляг, бабушка, — сказал он. — Я хотел приберечь это для Барры…
Говоря это, он нажал кнопку. Старк отпрыгнул в спасительную темноту, упал и остался лежать как мертвый. В тишине не прозвучало ни звука, но громадная рука погрузила Старка в забвение.
— …но нашел лучшую цель, — закончил Эджил.
Все красное. Кровь застилала его глаза. Он стал вспоминать. Тот, кого он выслеживал, бросился на него, они боролись на голых пузырчатых камнях.
Н’Чака не убил. Повелитель Скал огромен, он гигант среди ящериц, а Н’Чака маленький.
Хозяин Скал навалился на голову Н’Чака прежде, чем деревянное копье успело хотя бы оцарапать его бок.
Странно, что Н’Чака был еще жив. Видно, Повелитель Скал сегодня сыт, сыт по горло. Только это и спасло Н'Чаку.
Н’Чака застонал — не от боли, а от стыда. Он промахнулся. Рассчитывая на великий триумф, он нарушил закон племени, запрещавший мальчику охотиться на добычу, достойную лишь мужчин, и потерпел неудачу. Старейшина не наградит его поясом и кремневым копьем мужчины, он отдаст Н’Чаку женщинам, чтобы те отхлестали его маленькими кнутами.
Тика будет смеяться над ним, и пройдет много сезонов, прежде чем Старейшина дарует ему разрешение на мужскую Охоту.
Кровь в глазах. Он моргнул. В нем пробудился инстинкт самосохранения Он должен как-то подняться и отползти, пока Повелитель Скал не вернулся и не сожрал его.
Но красный туман не рассеивался. Он протер глаза, попытался поднять голову, но не смог, и страх навалился на него, как ночной мороз на скалы долины.
Все было не так. Он отчетливо видел себя, голого мальчишку, шатающегося от боли, поднимающегося и с трудом карабкающегося по сухой глине к сулящему безопасность черному провалу пещеры. Он видел это, но не мог двинуться.
