Он отозвался немедленно, и на экранах всех телевизоров мелькнуло крупным планом лицо командира «Феникса».
— Привет, Джон! Я готов!
— Вы знаете такое знаменитое в науке имя — Аллен? — успел задать вопрос зрителям Райт, и в ту же секунду точно по сценарию в эфир пошла полуминутная реклама.
Терпеть не могу этих дурацких штучек американского телевидения, которое в самый напряженный момент подсовывает зрителям лучшие в мире товары. Но что сделаешь — не я открыл Америку, не я изобрел телевидение… Для участников передачи — полминуты отдыха. Режиссер закурил, его помощники нацедили из автомата по стаканчику кофе, кто-то просто лег на пол — расслабился.
Джимми Райт несколько секунд ходил возле стола, потом остановился передо мной, спросил серьезно:
— Джон, ты и твой друг в своем уме?
— Мы-то, Джимми, в своем… Он нервно дернул плечом.
— Значит, вся эта петрушка скоро кончится?
— То есть?..
— Телевидение, Америка и прочее… — Он сел в свое кресло, уставился на хронометр. — Устал я, Джонни… Спасибо, что подсказал выход…
— Пожалуйста, Джимми, — ответил я, вспомнив, что Райту уже за семьдесят.
Конечно, поверить во всю эту бессмыслицу для нормального человека так же непривычно, как поверить в реальность кошмарного сна или в содержательность полотен «отца» так называемого сюрреализма Сальвадора Дали. Кое-где еще мелькают эти сумасшедшие полотна, пылящиеся в отдаленных уголках музеев… Отвратительные формы тел и предметов, искореженное пространство, нагромождение абсурда и ужаса… Одна циничная фраза, оставшаяся от Дали в книгах по искусствоведению: «Единственное, что мне нравится — это кретинизировать людей», — пожалуй, могла бы стать и философским кредо авторов нового оружия. Но даже Джимми было бы сложно объяснить в нескольких словах эту внезапную ассоциацию.
Мы с Райтом одновременно заметили, как погас контрольный экран Аллена.
— Что случилось, Джимми? — спросил я ведущего, понимая, что только он один способен сейчас разобраться в капризах техники.
— Проверьте связь с «Фениксом»! — бросил Райт помощнику и мгновенно переключился на камеру. — Джон Бари продолжает сенсационное разоблачение тайной операции Пентагона. Через две минуты включится наш космический корреспондент Аллен… Связь нарушена, но наша фирма закупила канал…
Слепой экран на стене, выразительные жесты помрежа свидетельствовали, что Аллен отключен. Передача продолжалась — я показывал репортажи, комментировал их.
Кадры искусственного землетрясения. Искусственной засухи. Искусственного наводнения. Только сейчас, произнося все это, я понял противоестественное сочетание слов: любое для человека бедствие к искусству отношения не имеет!
И спросил Джимми:
— Где «Феникс»? Где Аллен?
— Техника, как всегда, подводит! — ответил с усмешкой Райт. И прикрикнул прямо в камеру на своих. — Эй вы, ребята! Поднажмите там на космотехнику!
Да, Райт не терялся в сложных ситуациях: теперь все зрители ждут, когда починят космотехнику.
Кадры репортажей еще шли, я продолжал рассказ, косясь на пустой экран. Но ведь не могло так продолжаться бесконечно!
Джимми подали записку. Он прочитал ее, включил пульт управления — со своего места.
— Только что поступило экстренное сообщение из космического центра, — сухо сказал Райт. — Читаю телефонограмму. — Он бросил быстрый, внимательный взгляд на меня. — «Космическая станция «Феникс» в восемнадцать часов ноль пять минут прекратила свое существование… По предварительным данным, наш замечательный ученый, лауреат Нобелевской премии Вилли Аллен Копфманн покончил с собой, взорвав «Феникс».
— Аллен! — закричал я. — Что ты наделал?! Кадры последних туарегов накладывались на информационное сообщение Райта:
— «Врачи центра, проанализировав информацию со станции, пришли к заключению, что Вилли Аллен Копфманн в последние дни был в нервном состоянии, очень возбужден, впадал временами в инфантилизм…»
— Неправда! — кричал я. — Он здоров! Вы его взорвали!.. Аллен, где ты? Аллен, слушай сюда! — И я свистнул, глядя в красноватый глазок нацеленной на меня камеры, свистнул совсем как в детстве — два пальца под согнутый кольцом язык, вызывая из небытия друга.
Экран «Феникса» был слеп, Аллен не отозвался!
Кто-то тряс меня за плечо. Я поднял голову. Джимми Райт, очень серьезный, с углубившимися морщинами, склонился надо мной.
— Джон, ты в состоянии закончить передачу?
На экране прыгала музыкальная реклама, возбуждая огромное количество будущих покупателей пластинок.
— Да, Джимми, да! — сказал я вслух, пробуя, как работают голосовые связки. — Подайте мне, пожалуйста, кофр! Будьте добры, магнитофон. — И достал кассету.
Бумаги Аллена пусть остаются в сумке; если я заикнусь об их существовании, заинтересованные лица взорвут саму студию вместе с именитым Райтом. Да и прокомментировать их может только сам Аллен.
— Мой друг Аллен, как вы слышали, прекратил существование. Он просто мертв, — сказал я, едва кончилась реклама. — Но вы услышите его. У меня сохранилась запись последнего разговора.
Я включил магнитофон.
«Слушай сюда, Жолио!» — раздался мальчишески радостный голос, и вся Америка внезапно очутилась в нашем классе, услышала меня и Вилли, вспомнила про искусственные катастрофы, узнала, как их называют.
— Оружие Зевса! — повторил я вслед за Алленом. — Оно изобретено безумцами, которые постепенно разрушают всю планету.
— Оружие Зевса? — эхом отозвался Райт. — Я начинаю верить, Джон, в ваше предвидение. Это, — Райт сдвинул густые брови, — серьезное обвинение правительству. Но… не понимаю, — он дернул плечом, — зачем ваш друг покончил с собой перед столь важным заявлением?
— За несколько минут до эфира, — спокойно пояснил я, — мне позвонил один человек и предупредил, что передача не состоится, если мы коснемся сути дела! Такое же предупреждение получил Аллен.
— Кто этот человек? — Райт привстал в кресле.
— Я его спросил, — продолжил я, не обращая внимания на нетерпение Джимми. — Я спросил его: «Уилли, зачем ты убил мою жену Марию?..»
— Уилли? — Райт медленно поднялся с места. — Сенатор Уилли?
— Да! — Я тоже встал. — Сенатор Уилли. Он не ответил мне.
— Соедините нас с Уилли! — приказал Райт помощникам, понимая, что наступает развязка самой драматической программы вечерних новостей.
— У меня несколько вопросов к сенатору, — заявил я, глядя в бездонный глаз телекамеры.
