Ощущение было, будто кто-то сдавил горло и вытягивает жилы из тела. Голову сжали тисками, но Наган готов был поклясться, что в жизни ничему так не радовался, как этой боли. Рядом причитал Краско:
— Долбанная… флуктуация, — Его голос напоминал звук, какой издавал старинный магнитофон, зажевав пленку кассеты.
Наган насторожился. Что за флуктуация? Это не агония гибнущего мира, а обычное явление в Ундервельте? Антон елозил по полу и размазывал кровавые сопли, из его глаз били лучи, высвечивая глазницы, будто рентгеном.
— Но почему… сейчас… флуктуация? — Он подполз к Нагану, схватил его за грудки и прогундосил искаженным голосом: — Это мой мир! Я против! Почему?
А потом вспыхнул свет. Точнее, холодный белый свет стали излучать предметы и люди. На улице что-то загрохотало, и пространство наполнилось высокочастотным звоном, таким пронзительным, что сводило зубы. Казалось, мозг превратился в кисель и плещется в черепной коробке.
В висок словно загнали спицу. Перед глазами заплясали разноцветные круги. Наган зажмурился, но продолжал видеть сквозь веки. Краско блевал, стоя на четвереньках. Рядом червями извивались сумеречные.
Звон прекратился внезапно. По голове как дубиной огрели. Нет — ее мгновенно переключили на другой режим. Затрещала лампочка. Пошатываясь, начали подниматься сумеречные.
Краско щелкнул пальцами, пытаясь оживить экран. Ничего не получилось. Выругавшись, он пополз к клавиатуре, защелкал кнопками, но все равно связи с реалом не было. Наган, все еще туго соображающий, наблюдал за ним и пытался понять: связь оборвалась из-за флуктуации, или Тарасов сделал обрыв связей.
Ненадолго забыв о нем, Краско метался по помещению, щелкал кнопками, изрыгал проклятия, и Наган все больше склонялся ко второй версии: Ундервельт не погиб, и он вместе с ним.
Наконец заподозрив неладное, Краско повернулся к Нагану. Лицо Антона раскраснелось и раздулось от злости, ноздри трепетали.
— Это Тарасов? — просипел он, с трудом сдерживая злость.
Наган ответил честно:
— Вероятно да. Он, видимо, меня слегка подставил, поэтому я здесь, а он там. Но точно не скажу.
Краско запрокинул голову, зарычал. Затопал ногами.
— Твоя жизнь превратится в пытку, — прошипел он и шагнул к Нагану, оскалился. — И сдохнуть ты не сможешь. Я буду резать тебя и выхиливать, выхиливать и резать, пока ты не чокнешься. Я буду тем самым орлом, клюющим Прометееву печень… А сейчас я выдавлю тебе глаза, — он поднес к лицу Нагана большие пальцы, мотнул головой. — Нет, надо, чтоб ты все видел.
Орк-сумеречный, оставшийся под его контролем, вышел из комнаты, а вернулся со скальпелем, молча вложил в руку Краско.
— Ко всему привыкают, в том числе к боли, — задумчиво проговорил Наган. — Если что-то болит, значит, ты существуешь. Главное — продолжать жить.
Он рассчитывал, что Краско передумает над ним издеваться и засунет в стиратель, это был бы наижеланнейший исход, ведь убить себя он не сможет, а жизнь его потеряла смысл.
— И не надейся, — криво усмехнулся Краско, разрезал рубаху Нагана, рывком сорвал ее и полоснул скальпелем по животу.
Наган сперва увидел капли крови, падающие со скальпеля, и лишь потом ощутил боль.
«Только бы запущенный Тарасовым процесс не затянулся на годы», — подумал он прежде, чем боль стала невыносимой и вытеснила мысли.
Что-то загрохотало, и благословенное беспамятство пришло на удивление быстро.
Воцарилась чернота.
***
Ощущения были такими, словно Тарвита рассеяли на атомы, а потом собрали заново. Перед глазами была чернота, но впервые он ощущал себя живым. Саднили локти, он мог подвигать пальцами… Коснуться обруча на глазах, открыть глаза.
Он снова вернулся в тело, и оно не разрушилось, как рассчитывал Тарасов, жестокий бог, решивший избавиться от своих игрушек. Вот только он не учел, что его создания стали действительно автономными, как и мир.
Видимо, во время обрыва связей запустился какой-то процесс, вырубивший электричество в замке Госа, и Тарвит достал из мешка, привязанного к поясу, кристалл, опознающий ловушки, нащупал нож. Повернул голову к парализованным оркам и поднял оброненный пистолет, забрал патроны.
Донеслись чьи-то тяжелые шаги. Первым желанием было застрелиться, но любопытство пересилило, да и жаль терять пистолет, и Тарвит вернулся в вентиляцию ровно тогда, когда затрещали и зажглись люминесцентные лампы.
В помещение вошел орк, уставился на двух его беспамятных товарищей и завис.
Тарвита потряхивало от возбуждения, он был счастлив: его мир будет жить! Он сам будет жить, он — живой, хотя живым никогда не был, у него есть тело!
Но вскоре радость поугасла: нужно было исправлять косяки Тарасова и вытаскивать Нагана. Что с ним, представить страшно.
Осторожно, по возможности бесшумно он двинулся прочь, примерно догадываясь, где находится Наган, и представляя, что с ним стало.
После того, как Тарасов вернулся в свой мир, его опыт и память остались, и Тарвит знал, насколько опасен Краско, с которым предстоит разобраться в Ундервельте.
* * *
Каково же было удивление Нагана, когда он, голый по пояс, обнаружил себя посреди незнакомого леса.
Оружия при нем не оказалось, в голове был туман. Так-так-так… Похоже, Краско перестарался и отправил его на тот свет, точнее, на перерождение.
Зато было ясно, солнце над головой и ощутимо припекало. Почти как в Москве. Вспомнив, что Краско может его искать, Наган побрел наугад.
Куда теперь? Не все ли равно. Даже когда Наган заснет, будет видеть Яну, ее боль и отчаянье. И пальцы Микова с грязными ногтями. Вся его жизнь сведется к желанию найти отсюда выход, чтобы хотя бы раз обнять Яну.
— Эй, Наган! — позвали его знакомым голосом.
Сквозь кусты к нему ломился Тарасов, на его плече сидела ворона.
Нагана захлестнула злость, аж дыхание сбилось. Ах ты ж гнида… Он остановился, подождал, пока Тарасов приблизится, и кулаком ударил ему в нос. О, до чего же сочно хрустнули кости! Тарасов схватился за расквашенный нос, стряхнув ворону, которая взмыла в небо. На миг полегчало, потом снова накатило отчаянье, захотелось добавить этой крысе.
По пальцам Тарасова хлынула кровь.
— Я пытался помешать Тарасову, но не смог, — прогнусил он, роясь мешке, что на поясе. — Идиот, ну зачем? У меня ж нет зелья здоровья, все потерял, когда застрелился после того, как застрелил тебя!
— Ничего, не сдохнешь, — проговорил Наган, сообразив, что перед ним Тарвит, он злился по инерции.
— У меня осталась память Тарасова, я знал все его мысли, чаянья и планы, — сказал Тарвит, опустив голову и прижав к лицу носовой платок. — Знаешь, что сделает в реале первым делом? Попытается вытащить твою Яну. Уверен, что у него получится.
Возникло ощущение, словно ветер разогнал туман. Будто тучи разошлись, появился клочок неба и на землю упал луч солнца. И серые капли на листьях начинают играть всеми цветами…
— Врешь, чтобы утешить?
— Это правда, разорви тебя кабан! — заорал Тарвит. Струйки крови на его подбородке напоминали щупальца и делали его похожим на упыря. — Что мне, сделать трепанацию и достать мысли? Не могу. Но клянусь, что с твоей женой все в порядке.
Наган прищурился:
— И знания Тарасова, как создавать реальности, тоже остались? Я должен вернуться, чтобы узнать, — сбивчиво заговорил Наган и смолк, устыдившись того, что поддался эмоциям. Но ему больше жизни хотелось узнать, кто у них родится — мальчик или девочка.
— Я сделаю все, что в моих силах. — Тарвит приложил руку к груди.
Жест выглядел театрально, но Наган был уверен в искренности парня.
— Договорились, — кивнул Наган и добавил: — Все-таки мудро поступил Тарасов, заперев Краско здесь. Он же маньяк! Теперь нам тут с ним мучиться, коалицию создавать… И когда-нибудь он мне попадется, а я тоже умею делать больно людям, пусть мне и не нравится, когда они орут… Хотя вопль Краско будет ласкать мой слух.
— С удовольствием поучаствую, — Тарвит хлюпнул разбитым носом и огляделся: — Теперь пора возвращаться к нашим.
