— Мужайтесь, мой добрый сэр. Это все пустяки. Хорошо, что вы не лежите, а предпочитаете бороться с болезнью, стоя на ногах, как следует мужу. Попробуйте вот этого напитка, — продолжал он, протягивая к Грачеву оплетенную фляжку с коньяком: — это придаст вам мужества, а в нем-то здесь и все дело.
— Это ваша теория? — спросил Грачев.
— Теория, подкрепленная многолетней практикой. Прежде всего желудок не должен быть переполнен пищей, а затем — порядочный прием хорошего вина, в особенности коньяку, и вы сделаетесь неуязвимы для болезни.
— Потерпите немного, скоро мы выйдем в тихое море, — продолжал англичанин, сочувственно поглядывая на истомленную физиономию своего русского друга.
Коньяк действительно очень помог Андрею Ивановичу. Но вид черного неба и еще более черного моря действовал на него удручающим образом. Он вспомнил о своем Гиппогрифе, отважно носившимся над тучами, под вечно безоблачным небом, нисколько не завися от капризов ветра и волн, и с презрением оглядел темный, намокший пароход, который, точно задыхаясь от усталости, усиленно работал винтом, чтоб вползти на верхушку волны, и вслед затем тотчас же скатывался к ее подножию.
Крауфорд как будто угадал его мысли.
— Да, — сказал он, — если даже не принимать в расчет индийской хронологии, то не менее шести тысяч лет мы плаваем по морям, а все еще далеки от совершенства. Но в хорошую погоду я люблю быть на корабле. Да хорошая погода и не заставит себя долго ждать.
— Вы думаете? — усомнился Грачев, окидывая взглядом безграничное пространство, по которому бешено прыгали белоголовые волны.
— Держу пари, что еще до обеда мы выйдем в тихое море.
Действительно, скоро качка стала уменьшаться, на небе появились голубые просветы, ветер из бурного перешел в свежий, умеренный. Андрей Иванович совершенно ободрился и под руку с мистером Крауфордом мог даже идти к позднему завтраку.
К вечеру море совершенно утихло. Слабый ветер тянул с берегов Африки и своим теплым дыханием напоминал о странах, лежащих в ином, более знойном климате, под горячими лучами южного солнца. На темном безоблачном небе зажигались золотые звезды. Андрей Иванович смотрел, как погружался в море сверкающий пояс Ориона, как вслед за ним сходили гиады и плеяды. Мистер Крауфорд, сидевший тут же рядом, описывал чудеса тропической природы Индии.
— Хорошо ли вам живется в Индии?
— Как вам сказать, сэр, насчет нашей жизни в Индии? — Знаете, я вам отвечу словами одного из моих приятелей: если ее рассматривать, как она есть сама по себе, она хорошая жизнь, но если смотреть на нее, как на жизнь в Индии, она ровно ничего не стоит. По своей уединенности она нам очень нравится, но по своей отчужденности она нам кажется самой паскудной жизнью. Как жизнь сельская, она нам очень по сердцу, но принимая во внимание…
— Что она проходит вдали от двора, вы находите ее скучной?
— Откуда вы знаете, сэр, что я именно это хотел сказать?
— Не мудрено знать. Ведь этот ваш приятель — шут из комедии "As you like it"?[24]
— Вот как, сэр! Так у вас в России Шекспир известен?
— Даже в большом ходу. Ведь знают в Англии наших Толстого, Тургенева, Достоевского?
— Конечно, сэр. Гении принадлежат всем народам. Они не составляют национальной собственности, как доллары или гинеи… Но все-таки, сэр… Уж не хотите ли вы меня уверить, что русские не едят сальных свеч?
— Совершенно не имеют в этом надобности. У нас достаточно других, более питательных продуктов.
— Но, быть может, в качестве лакомства?
— О, что касается до лакомства, то у нас есть такая дичь и рыба…
— Вы совершенно правы, сэр. Ваша осетрина, ваши трехфутовые стерляди — это верх совершенства. Но всякому ли у вас они доступны?
— А у вас, сэр, всякому доступны ваши бифштексы и ростбифы?
— Да, это правда… Так вы не варвары?
— Гораздо менее, чем вы. Я знаю много стран, где вас иначе не зовут…
— Как рыжие варвары? Ха, ха, ха, сэр, вы правы. Действительно, нас так величают даже в Европе… Но, сэр, ваши отношения к Польше? Согласитесь…
— Но зато у нас нет Ирландии… А ваши порядки в Индии?
— Ха, ха, ха!.. Знаете, сэр, я вовсе не политик… Перейдем лучше к другим предметам.
— С удовольствием. Но так как вы уже затронули этот вопрос, то позвольте вам сказать только несколько слов…
— Хоть тысячи, сэр, я буду слушать с удовольствием.
— Я не стану распространяться о том, как живется в Польше: я там не был и потому не знаю. Но вот факты, которые мне — и не только мне — приходилось наблюдать весьма нередко. В России существуют так называемые хлебные должности, напр., по акцизному ведомству.
— Хлебные? Что это значит?
— Ну, знаете… ну, словом, такие, которые хорошо оплачиваются… И на такие должности преимущественно стремятся поляки и остзейские немцы. Последних мы оставим в стороне. Ну-с, так вот, что я замечал неоднократно. Пока поляки живут в России, они бранят все русское, мечтают, как бы перебраться на службу в Польшу. И что же вы думаете — едва только случится такому поляку перейти на родину, как он уже снова просится в Россию и затем уже о Польше ни полслова.
— Как же вы объясняете подобные факты?
— Я объясняю тем, что русские относятся к полякам гораздо лучше, чем сами поляки друг к другу.
— Да… но… А как вам нравится ваша соседка за столом?
Эта соседка, не то англичанка, не то американка, порядочно надоела Грачеву за обедом. Поднося ко рту кусок ростбифа с левой стороны, она склоняла голову направо, заглядывая в глаза Грачеву, точно заигрывая с ним.
— Она ваша родственница или знакомая?
— Ха, ха, ха! Как вы осторожны, сэр! Во всяком случае — ответ понятен… А знаете, сэр, осторожность вам пригодится в Индии.
— Кажется, она нигде не мешает.
— Да, но вы — русский и едете в Индию… нужно быть особенно осторожным.
— Каких же опасностей я должен остерегаться?
— Я не говорю об опасностях: я не знаю, зачем вы едете в Индию. Предполагаю, что вы просто путешествуете. Тем не менее один тот факт, что русский путешествует по Индии, не доставит особенного удовольствия нашим официозам.
— Признаюсь, об их удовольствиях я не забочусь.
— Да… Но они-то о вас будут заботиться. Они будут за вами следить, устраивать маленькие препятствия и вы рискуете не увидать того, что вы могли бы свободно видеть, не будь вы русский.
— Мне кажется, вы шутите.
— Нисколько. Видите ли, сэр, как бы это сказать… Мы вас боимся.
— Боитесь?
— Да.
— Вот как?
