Джон Смит, застенчивый и скромный молодой человек, живет в Паунале на юге штата Мэн. В этом году он пришел в сознание после четырех с лишним лет глубокой комы – следствие автомобильной катастрофы (см. фото). По мнению невролога Сэмюэла Вейзака, лечащего врача, выздоровление Смита «представляется из ряда вон выходящим».
Смит, слегка обморозивший пальцы, пробыл четыре часа в бессознательном состоянии после неожиданной развязки, которая положила конец делу о целой серии убийств в Касл-Роке. Сейчас Смит поправляется и…
27 декабря 1975 г.
Дорогая Сара, сегодня пришло твое письмо, которому мы с папой очень обрадовались. Я в полном порядке, так что не волнуйся понапрасну, ладно? А вообще я тронут. В прессе сильно преувеличили мое «обморожение». Подумаешь, несколько пятнышек на кончиках трех пальцев левой руки. Я действительно потерял сознание, но это был всего лишь легкий обморок, вызванный, по словам Вейзака, «эмоциональной перегрузкой».
Да-да, он приехал собственной персоной и увез меня в Портлендскую больницу. Стоит, право же, заплатить за место в больнице, чтобы посмотреть на этого человека в действии. Он выбил у них и кабинет, и ЭЭГ, и оператора. Сэм говорит, что не обнаружил поражения новых участков коры головного мозга или ухудшения прежнего состояния. Он собирался провести ряд исследований, от которых сильно попахивает инквизицией – «Отрекись, еретик, не то мы всадим тебе в мозг электроды!» (Ничего шуточка, а?) Короче, я отклонил великодушное предложение потерзать меня еще немного. Папа рассвирепел, мой отказ напоминает ему отказ матери принимать лекарство от гипертонии. Ну разве ему втолкуешь, что если Вейзак действительно что-то там нашел, то ничего он уже не сделает. Ставлю девять против одного.
Да, статью в «Ньюсуик» я видел. Они взяли фотографию, напечатанную после той пресс-конференции, только всю обкорнали. Представляешь, столкнулась бы с таким типом нос к носу в темной аллее, а? Ха-ха! Го-сс-поди (как любит говорить твоя подружка Анна Страффорд), понаписали на мою голову! Опять пошел поток бандеролей, открыток и писем. Я уже не вскрываю их, если обратный адрес мне незнаком, а просто пишу на конверте: «Вернуть отправителю». В них слишком много сочувствия, слишком много надежд и ненависти, веры и неверия, и все они почему-то напоминают мне маму.
Пойми меня правильно, я не собираюсь сгущать краски, все не так уж мрачно. Просто не хочется быть практикующим экстрасенсом, ездить с лекциями и маячить на телеэкране (один сукин сын из Эн-би-си разузнал каким-то образом наш телефон и предложил мне участвовать в их шоу. А что, гениальная идея? Дон Риклз смешает кой-кого с грязью, какая-нибудь старлетка продемонстрирует свои ножки, ну а я сделаю несколько предсказаний. А подаст это блюдо компания «Дженерал фудз»). Только на Х.Р.Е.Н.А мне все это? Мне бы вернуться в Кливс Милс учителем старших классов и жить себе в своей норке. И приберечь свои озарения для футбольных баталий.
Пожалуй, на сегодня хватит. Надеюсь, ты весело провела рождество вместе с Уолтом и Денни, и теперь вы (по крайней мере Уолт, судя по твоему письму) с нетерпением ждете года Великого Двухсотлетия и грядущих выборов. Рад был узнать, что твоего супруга выдвинули в сенат штата, но ты, Сара, стучи по дереву – 1976 год не обещает быть триумфальным для слонофилов. Благодарственные письма шлите слонику в Сан-Клементе[13].
От папы привет и спасибо за карточку Денни, который, надо сказать, произвел на него впечатление. Я присоединяюсь. Спасибо за письмо и за излишние волнения (излишние, но очень трогательные). Я держусь молодцом и мечтаю поскорее снова впрячься в работу.
Всего тебе самого хорошего,
Джонни.
29 декабря 1975 г.
Дорогой Джонни, за шестнадцать лет моего пребывания на административном посту в школе ни одно письмо, пожалуй, не давалось мне с таким трудом и душевной болью. И не только потому, что Вы хороший друг, но и потому, что Вы – чертовски хороший преподаватель. Этим, правда, не подсластишь пилюлю, так стоит ли пытаться?
Вчера вечером состоялось специальное заседание школьного совета (по просьбе двух членов, чьих имен я не стану называть, – они входили в совет еще при Вас, так что Вы, думаю, догадаетесь, о ком речь), и пятью голосами против двух было решено ходатайствовать об аннулировании Вашего контракта. Основание: Вы слишком противоречивая фигура, чтобы быть хорошим преподавателем. Все это так гадко, что я сам едва не подал в отставку. Если бы не Морин и дети, скорее всего этим бы и кончилось. Вот ведь свинство. Похуже, чем запрещение романов «Кролик, беги!» и «Над пропастью во ржи». Куда хуже. Хоть нос затыкай.
Я им так и сказал, но с равным успехом я мог говорить с ними на эсперанто или на тарабарском языке. Им достаточно того, что Ваша фотография была в «Ньюсуик» и в «Нью-йорк таймс», а сама история в Касл-Роке освещалась телевидением на всю страну. Слишком противоречивая фигура! Да, эти пятеро ветхозаветных старцев – из тех, кого длинные волосы учеников занимают гораздо больше, чем их знания. Такие станут докапываться, кто из преподавателей балуется наркотиками, но и пальцем не пошевелят, чтобы достать современное оборудование для кабинетов.
Я написал резкий протест в Большой совет, и не исключено, что, если немного нажать на Ирвинга Файнголда, он тоже подпишет. Однако не хочу кривить душой: переубедить этих пятерых старцев нет ни малейшего шанса.
Мой вам совет, Джонни, наймите адвоката. Контракт – штука серьезная, и Вы наверняка сможете выжать из них все свое жалованье до последнего цента, независимо от того, переступите Вы порог класса в Кливс Милс или нет. И звоните мне без всякого стеснения. Поверьте, мне искренне жаль, что все так получилось.
Ваш друг
Дейв Пелсен
Джонни стоял возле почтового ящика и вертел в руках письмо Дейва. Он не верил своим глазам. Последний день уходящего 1975 года выдался ясный, с морозцем. Из носа у Джонни вырывались струйки пара.
– Ч-черт, – прошептал он. – Ах ты, ч-черт!
Еще до конца не осознав, что произошло, он нагнулся за остальной корреспонденцией. Как всегда почтовый ящик был забит до отказа. По случайности письмо Дейва торчало уголком наружу.
Обнаружилось сердитое извещение – от него требовали зайти наконец на почту за бандеролями (ох уж эти бандероли!) Муж бросил меня в 1969 году, вот его носки, скажите мне, где он, чтобы я могла вытянуть алименты из этого подлеца. Мой ребенок умер от асфиксии в прошлом году, вот его погремушка, напишите мне, пожалуйста, попал ли он в рай. Я не успела его окрестить так как муж был против, и теперь у меня сердце разрывается. Нескончаемая литания.
