— То есть сравнили ДНК шимпанзе с ДНК всех, кто с ним работал?
— Да.
— И обнаружили наибольшее сходство с твоей ДНК.
— Да. Несколько недель назад из конторы Беллармино мне прислали образец. Я полагаю, для того чтобы запугать меня.
— И что ты предпринял?
— Отнес его другу, чтобы тот сделал анализ.
— К тому самому другу из Лонг-Бич?
— Да.
— А что Беллармино?
— Он просто не хочет нести ответственности, когда все всплывет. — Генри покачал головой. — Я возвращался домой и находился уже западнее Чикаго, когда мне позвонил Ровак, тот человек из обезьяньего комплекса. Позвонил и сказал: «Теперь, парень, можешь рассчитывать только на себя». Вот — их позиция: разбирайся сам, а мы тут ни при чем.
Линн наморщила лоб.
— Но разве это не является выдающимся открытием? Разве оно не прославит тебя на весь мир? Ты создал первую трансгенную человекообразную обезьяну!
— Беда в том, — сказал Генри, — что меня за это могут обвинить и даже посадить в тюрьму. Потому что
НИЗ запрещает проведение трансгенных экспериментов на любых животных, кроме крыс. Потому что всякие психи, протестующие против генной инженерии и «франкенфуда», встанут на дыбы и объявят НИЗ войну, а он этого не хочет и станет открещиваться всеми руками и ногами.
— Получается, ты никому не можешь рассказать, откуда взялся Дейв? Это скверно, Генри, ведь скрыть его от всего мира тебе не удастся.
— Я знаю, — проговорил он несчастным голосом.
— Трейси уже сейчас висит на телефоне, рассказывая всем своим друзьям о том, что у нее на заднем дворе — умный маленький шимпанзе.
— Да…
— Ее подружки набегут сюда через несколько минут. Как ты объяснишь им появление Дейва? А ведь вслед за подружками здесь появятся репортеры. — Линн взглянула на часы. — Через час, максимум два. Что ты им скажешь?
— Не знаю. Может быть, я скажу, что эта работа была проведена в другой стране — Китае или Южной Корее. А потом его прислали сюда.
— А что скажет Дейв, когда репортеры заговорят с ним?
— Я попрошу его не разговаривать с ними.
— Репортеры так просто не отвяжутся, Генри. Они разобьют лагерь вокруг нашего дома и будут смотреть на нас через подзорные трубы и телеобъективы, они будут кружить на вертолетах над нашими головами, они вылетят первым же рейсом в Китай и Южную Корею, чтобы взять интервью у человека, сделавшего Дейва, а когда они такого человека не найдут… Что тогда?
Линн выжидающе посмотрела на мужа, а потом подошла к двери и выглянула на задний двор, где играли Дейв и Джеми, крича и бегая между деревьями. Некоторое время она молчала, а потом сказала:
— Знаешь, а кожа у него действительно бледная.
— Я знаю.
— Лицо — плоское, почти человеческое. Интересно, как бы он выглядел без шерсти?
* * *
Так родился синдром Гандлера — Крюкхайма, редкая генетическая мутация, жертвы которой отличаются маленьким ростом, обильным волосяным покровом по всему телу, деформацией черт лица, придающей им сходство с обезьяной. Это явление встречается настолько редко, что в прошлом веке оно было зафиксировано всего четырежды. Первый раз в аристократической венгерской семье в Будапеште в 1932 году. Там с этим синдромом появились на свет двое детей. Этот случай был описан в медицинской литературе австрийским ученым, доктором Эмилем Крюкхаймом. Второй эпизод был зафиксирован в 1944 году, когда ребенок с аналогичной патологией родился в семье инуитов на севере Аляски. Третий ребенок, девочка, родился в Сан-Паулу в 1957 году, но уже через несколько недель умер от инфекции. Четвертая жертва синдрома появилась на свет в бельгийском городе Брюгге в 1988 году. Мальчика мельком видели журналисты, но впоследствии о нем больше никто ничего не слышал, и его нынешнее местонахождение неизвестно.
— А что, мне нравится! — сказала Линн, подняв голову от ноутбука, на котором она печатала все это. — Как будет называться этот синдром? Избыточная наследственная волосатость?
— Гипертрихоз, — поправил ее Генри.
— Правильно. — Она продолжила печатать. — Значит, так. Синдром Гандлера — Крюкхайма… связан… с гипертрихозом. Полностью это называется наследственный hypertrichosis langinosa, и за последние сто лет известно не более пятидесяти случаев этого явления.
— Ты это пишешь или читаешь?
— И то, и другое. — Линн откинулась назад. — Ладно, пока нам этого хватит. А ты лучше пойди и скажи Дейву.
— Что я должен ему сказать?
— Что он — человек. Хотя он, наверное, и без того считает себя им.
— Хорошо. — Генри направился к двери и по дороге спросил: — Ты думаешь, это сработает?
— Я не думаю, а знаю, что сработает, — сказала Линн. — В Калифорнии существует закон, запрещающий вмешиваться в частную жизнь детей с отклонениями. Многие из них имеют серьезные уродства. Они и без вмешательства назойливых журналистов испытывают огромные трудности в жизни — в общении со сверстниками и когда приходит пора идти в школу. На беспардонных репортеров накладывают крупные штрафы, поэтому они предпочитают не рисковать. Значит, и к нам не полезут.
— Возможно, — согласился Генри.
— Это — все, что мы пока можем сделать, — сказала Линн и вновь принялась печатать.
Возле двери Генри остановился и, повернувшись к жене, с улыбкой спросил:
— Если Дейв — человек, означает ли это, что мы не можем отдать его в цирк, как тебе поначалу хотелось?
— Об этом и речи быть не может! Дейв будет жить с нами. Теперь, благодаря тебе, он член нашей семьи. У нас нет иного выбора.
Генри вышел из дома. Трейси и ее подружки стояли под деревом, указывая на ветви.
— Смотрите на обезьяну! Смотрите на нее!
— Эй! — прикрикнул на них Генри. — Это не обезьяна! Не надо его обижать! У Дейва редкая болезнь…
И он рассказал им о «синдроме Гандлера — Крюкхайма». Девочки слушали его, открыв рты.
* * *
У Джеми была кровать на колесиках, которую использовали, когда в их доме оставались на ночь его друзья. Линн вытащила ее из кладовки, и Дейва уложили на нее, рядом с кроватью Джеми.
— Как мягко! — проговорил он и тут же заснул. Линн сидела рядом и гладила его нежную, шелковистую шерсть.
— Это так здорово, мам, что у меня теперь будет братик! — сказал Джеми. — Еще бы, милый, — прошептала Линн, а затем вышла, выключив свет и прикрыв дверь.
Когда часом позже она заглянула в детскую, чтобы проведать их, то увидела, что Дейв скрутил простыни кругом вокруг себя, соорудив нечто вроде гнезда посередине кровати.
* * *
— Нет! — говорила Трейси, стоя руки в боки на кухне. — Нет, он не может жить в нашем доме! Как ты мог так поступить со мной, папа?
