– Так и сделаю, – пообещал я.
– Предашься раздумьям?
– Нет, завалюсь спать. А потом отправлюсь созерцать природу.
– Желаю удачи… Скажи, а как тебе нравится мой голос?
Это был даже не вопрос. Это был гвоздь в крышку моего гроба. Это была прямая провокация.
Не найдя никакой поддержки у принцессы, вдруг напустившей на себя неприступный вид, я брякнул первое, что пришло в голову:
– Очень нравится!
– Вот как! Почему тогда все приближенные утверждают, что мой голос похож на скрип плохо смазанного мельничного жернова? Неужели они смеют издеваться надо мной! Я немедленно велю наказать их за дерзость.
– Не надо их наказывать, – потупился я. – Мне не дано слышать твой голос. Я солгал…
– Неужели ты глухой?
– Глухой, – признался я. – Как пень.
– В чем причина твоей глухоты? Ты родился глухим?
– Нет. В схватке с вредоносцами меня сильно ударили по голове.
– Хоть это и беда, но беда поправимая. Отбитую ручку кувшина можно приделать на место. Хуже, когда этой ручки вообще никогда не было. Ну а сам ты хочешь вернуть слух?
– Что за вопрос! Конечно, хочу.
– Тогда возжелай это сильно-сильно, а я буду помогать тебе. Но сначала выбрось из головы всякую чепуху о полетах в небесах, погонях в лесу и непогребенных мертвецах… Начинай. Сильнее! Сильнее!
Говорят, что можно умереть от любви и лопнуть от зависти. Но это, понятное дело, преувеличение. Гипербола. А вот я на самом деле чуть не лопнул от желания вернуть себе слух. Мало что не хватило. У меня уже и глаза на лоб полезли, а я все продолжал тужиться под немые вопли: «Сильнее! Сильнее! Еще сильнее!»
Такое издевательство над самим собой добром окончиться, конечно же, не могло, и в голове у меня вдруг что-то словно взорвалось – ну совсем как в тот раз, когда случилась памятная драка.
В ушах загудело, зазвенело, заскрипело, даже заскрежетало – и я не сразу понял, что это невнятный гул праздной толпы, звонкий смешок принцессы и скрипучий старческий голос, принадлежащий сами знаете кому.
Королева еще что-то неразборчиво шамкала, а принцесса уже лихо отбарабанила перевод:
– Учись управлять своими желаниями. Если бы ты умел хотеть по-настоящему, то мог бы сейчас слышать лучше прежнего. А лодырям и неумехам приходится довольствоваться тем, что дают.
Дальнейшее я помню смутно.
Когда вещун выводил меня из покоев королевы, я все время держался обеими руками за уши, желая умалить силу звуков, с непривычки казавшуюся нестерпимой.
Потом мы непонятно как оказались на кухне, где крепко выпили с поварами за мое счастливое избавление от глухоты. Уснул я под лавкой и видел самые разнообразнейшие сны, но разгадка непростых ответов, полученных от королевы, на сей раз мне так и не приснилась.
Первое время я ходил, словно сам не свой – давала о себе знать привычка к полной тишине, приобретенная не от хорошей жизни. Все удивляло меня в полузабытом мире звуков, но не все, правда, радовало.
Особенно докучали песни поваров, перекличка стражников и храп осатаневших от безделья одинцов. В такие минуты слух казался мне не благодеянием, а наказанием. Слепец в своих мечтах тоже, наверное, представляет окружающую действительность невероятно прекрасной, но, прозрев, видит грязь, нечистоты, запустение – ив страхе закрывает глаза.
Если вещун обращался ко мне, я просил его говорить потише или, что еще лучше, опять перейти на язык глухонемых. Более того, я мог заснуть, только заткнув уши хлебным мякишем.
Однажды меня разбудил довольно бесцеремонный толчок в бок, что было удивительно уже само по себе (надо сказать, что местную публику я быстро отучил от всяких фамильярностей). Но сейчас надо мной склонялся отнюдь не пьяный повар и не проигравшийся вчистую стражник, а принцесса Чука собственной персоной (от других сестер ее можно было отличить по разрезу глаз, присущему египетским царицам и японским гейшам).
Я попытался вытащить затычки из ушей, но она помешала этому и одними губами произнесла:
– Пойдем погуляем на свежем воздухе.
Конечно, я ценил внимание принцессы, но мне страсть как не хотелось покидать согретое местечко и топать через весь лабиринт только ради сомнительного удовольствия сделать глоток сырого и холодного воздуха. Поэтому я стал отнекиваться:
– Не хочется что-то. Опять ноги бить, опять через ямы прыгать. Мне и так хорошо… Если что надо, говори здесь.
– Пойдем погуляем на свежем воздухе, – повторила она уже совсем другим тоном (об этом можно было судить по сразу изменившемуся выражению лица), – ты угорел от кухонного чада. Тебе плохо. Нужно срочно выбраться наружу.
Принцесса была хозяйкой своего слова во всех смыслах, и я немедленно ощутил явственные симптомы отравления угарным газом – тошноту, слабость, головокружение, омерзительный привкус во рту. Как говорится, хоть ложись да помирай (тем более что я уже и так лежал).
Принцесса помогла мне встать, и спустя некоторое время мы уже опять тащились по лабиринту, старательно обходя все его ловушки и поеживаясь от сквозняков.
Она всю дорогу упорно молчала, а я, даже захотев, ничего не смог бы сказать – язык словно свинцом налился. На поверхность нас вывел уже не овраг, а прибрежный грот, по песчаному дну которого перекатывались чистые озерные волны. Тут все мои хвори разом прошли, да и затычки оказались без надобности.
– Во всей округе это мое самое любимое место, – сказала принцесса. – Я тебе про него однажды уже рассказывала. Неподалеку в камышах живет уточка со сломанным крылом. Я ее лечу и подкармливаю. Когда не станет меня, умрет и она.
Любые слова утешения выглядели бы сейчас по меньшей мере лицемерием, и мне не оставалось ничего другого, как промолчать. Принцесса это расценила по-своему.
– Только не думай, что я хочу вызвать у тебя жалость, – продолжала она. – Это у меня просто к слову пришлось… Недавно умерла моя лучшая подруга. Взяла зеркальце, чтобы поправить прическу, и упала замертво. Она была лишь ненамного старше меня. Следующая очередь – моя.
– Все мы смертны, и тут уж ничего не поделаешь, – сказал я, старательно избегая взгляда принцессы. – Есть бабочки, вся жизнь которых – один миг.
– Но эти бабочки, прежде чем стать самими собой, долго живут совсем в ином облике, охотясь на водяных жуков и маленьких рыбок, – возразила принцесса. – А у меня эта жизнь одна-единственная.
– Вы же все владеете даром убеждения. Внуши себе самой, что, избавившись от бренной оболочки, твоя внутренняя сущность отправится в странствия по волшебным мирам или воплотится в тело другого существа. Многим такая вера помогает.
– Ты, как всегда, говоришь одно, а думаешь совсем другое, – принцесса поморщилась. – Что за неразбериха творится в твоей голове! И прошу тебя, не надо ничего воображать. Я привела тебя сюда вовсе не для того, чтобы попрощаться. Нам нужно откровенно поговорить, а в обители, сам знаешь, это невозможно. Но предупреждаю заранее – разговор будет тяжелым.
